Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов
- Все умерли, нет никого; ползем по времени, которое кончилось; нас не только нет, но и не было, ибо нельзя говорить о нашей малости по сравнению с вечностью, это большая дерзость, нас даже меньше, чем нет, но в то же время мы все-таки неподвижно ползем в мире, где Бог отказался от себя и перестал быть - ради существования Бога, ибо если Он не может не быть, то это не Бог, Его и нету здесь, там, где есть мы.
Холомьев подсунул руки под ладони Недошивина. Нариман Михайлович присовокупился сверху, ввинтившись в зазор.
- Он помнит всех, кем мы были; природа нам поясняет: Он дерево, растущее годовыми кольцами; мы - листья из почек, мы опадаем, наша суть остается и прорастает весной таким же кленовым, липовым, дубовым листом; Он тот и не тот, но побег не меняется, и каждый из нас - отдельный побег, транслирующий в кольца ствола память о листьях. Твой слон запомнится отрезком окружности, он важен стволу, он обогащает и облагораживает ствол. Почти Крота, пожертвуй Павлину.
Я пришел в исступление:
- Черта с два! Я служу и поклоняюсь Слону! Ради него я выступил в путь...
- Да и проваливай к дьяволу, - сказал Выморков.
Меня поставили на пол, Холомьев прошел вперед и распахнул дверь. Спасая остатки достоинства, я отряхнулся и с независимым видом вышел в ночные заморозки. Черный лес шелестел; полоска света являла взору вероятные вещи, которых оказалось полным-полно: пустые пластиковые бутылки, бумага, ржавое железо. Я пошел по тропинке, наводя шорох.
До меня донеслось:
- Нет, так не годится!
Кто-то метнул в меня автомобильную покрышку, и следующие пять метров я пролетел.
* * *
Который час? Половина третьего дня. Сколько времени я был без него?
Карлик в полосатых чулках отвечает: смотри, шесть утра.
Кто-то сидит рядом. По-моему.
Я стою в помещении без дверей и окон. Мне немного странно. Мой слон на месте, он пришит суровыми нитками. Я провожу рукой по лицу - оно кровоточит. Мне неудобно стоять, потому что одна нога короче и вообще меньше. Пытаюсь сказать, и клокочет в горле, начинается кашель. Ноет спина. Чешется кисть, под пластырем.
2009-2010
Ангелина
Повесть-Роман
Люди и неизбежные совпадения вымышлены
Пролог
Кулак врезался Ангелине в лицо.
- Сука! Все-таки пришла!...
Высокий и жилистый, голый по пояс мужчина в домашних штанах, схватил отшатнувшуюся, маленькую Ангелину за русую челку и начал теснить к соседской двери. Несильно толкнув Ангелину, но так, чтобы та ударилась затылком в эту дверь, мужчина ударил ее вторично. Из широкого, неблагородного носа побежали две алые струйки. Утиный нос, утиные лапки, две числом, алого цвета, парализованные.
- Я тебе банку забью в манду, консервную! В очке утоплю пакость...
Ангелина была, как всегда, в шляпе-панаме, куртке, мешковатых брюках и с рюкзачком.
Мужчина замахнулся, но задержал кулак, глядя в собственное жалобное лицо: он сам, с профилем, который перекосился анфас, взирал на себя из бесцветных глаз существа, жавшегося к двери. Ангелина взялась за виски, приоткрыла лягушачий рот, немного присела. Мужчина шагнул назад, изучая окровавленную руку, которую поднял на собственный образ - пусть отличный, пусть не похожий, но бывший яблоком с единой яблони, уходившей корнями в недоступное измерение, где соединяются и братаются все, дыша обобщенным дыханием, исторгая неделимую волю.
Он поднял глаза: Ангелины не было. Внизу, при выходе, затихал топот.
Мужчина потер кулак: обо что это он ударился? Об эту суку? Но нет ее вовсе. Не иначе, его занесло... Он побрел домой, дверь захлопнулась. Из-за двери донесся его крик:
- Если еще раз! хотя бы один раз эта тварь, эта нежить переступит порог нашего дома, я изуродую ее, я порву ее надвое, натрое, в лоскуты....
Ему ответил встревоженный, на грани истерики женский голос:
- Что ты с ней сделал? Где она? Что у тебя с рукой?...
Недоуменно:
- С рукой?...
Искренне:
- Я сам... по перилам лупил, довела...
Глава 1
Ангелина приземлилась в аэропорту Хитроу без приключений, если не считать мелкого недоразумения, возникшего еще при посадке в самолет. Маленькую Ангелину, сидевшую в нахлабученной панаме возле окна, не сразу заметила бортпроводница и попыталась усадить кого-то на это место, якобы свободное, будто была она не честных понятий мисс, но оборотистая любаша из стаи отечественных железнодорожных проводников.
- Sorry, - испуганно улыбнулась бортпроводница, когда разглядела Ангелину, и повлекла молодого мужчину с кожаными локтями куда-то вдаль, не преминув отметить странное, хотя, казалось бы, ни на чем не завязанное сходство между маленькой пассажиркой в панаме и завитой матроной, сидевшей рядом, но ближе к проходу.
Ангелина, заботливая и ловкая с полостями своего тела, вставила себе микроскопические наушники, стала слушать. Играли барабаны, сверчала свирель. Ангелина украдкой дотронулась до верхней губы, над которой прижились редкие, по удачным случаям - эротичные, усики; один рос из центра вишенки-родинки. Пошевелила языком: пусто, чудес не бывает, переднего зуба нет. Она летела в Англию, прослышав, что местные стоматологи умеют выращивать новые зубы на месте прежних, выбитых за самочинное исполнение естественных желаний. Она была при деньгах, и зуба ей очень хотелось, ей было всего тридцать восемь лет, и деньги водились. Отчего бы и не попробовать. У нее имелся еще один повод к посещению Англии, но об этом - чуть ниже.
Ангелине было известно, что британские медики выращивают зубы из стволовых клеток. Где-то в ней, в платежеспособной молодой госпоже, таится могущественная стволовая клетка, из которой может вырасти все, из которой все, наверно, и выросло. Ей дочиста выбреют ногу, чтоб стала гладенькой, и родинку-петельку, что есть и на ноге, конечно же, не заденут эти чуткие и внимательные британские врачи; потом эту ногу, природой слегка, но трогательно искривленную, рассекут до кости, или как там положено, соорудят прокол, пробурят лунку, доберутся до костного мозга, и там - эта клетка, из которой, по представлению Ангелины, уже развилась ее невесомая кровь, первобытные скулы с музейными надбровными дугами; благодаря которой отвисли груди, раздались ягодицы, набухли сероватые губы, сложился плотный скелет с плоскими стопами. И зуб, как обещано, вырастет тоже, ибо она питается и живет, главным образом, театральным кругом, где без зуба не выжить; она же и детский режиссер, и детская исполнительница-травести; она умеет быть пропеллером
