Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
– А что ждет тех, кто остался? – вопросил Профессор и нахмурился. – В это юное и творческое будущее в других странах громадные деньги вкладывают, справедливо считая такие капиталовложения самыми эффективными. Мы тоже вкладываем, но гроши и часто на ветер… Умолчу о том, что у нас очень мало полнокровных, образованных и нравственных семей. Скажу лишь, что именно в них, в таких семьях, происходит зарождение и прорастание всяческой духовности, которую, если она там не родилась и не вызрела, потом никакой школьной мичуринщиной не привьешь… Умолчу о пресловутом ЕГЭ и прочих разрушительных якобы реформах образования. Скажу лишь, что ЕГЭ – лишь видимая поверхность того сокрушительного айсберга, который даже самый несокрушимый «Титаник» не преодолеет. Потому что там, в глубине, черти всех кругов ада себе гнездо свили: безденежья, тупоумия, лености, безразличия, зависти, коррупции, детоненавистничества, если есть такое слово.
Трулль собирался возразить Сенявину и даже руку поднял. Но Профессора уже разнесло и он не заметил.
– Больная страна! Это же очевидно! – горестно воскликнул Андрей Владимирович. – И, представьте себе, объяснимо! В двадцатом веке слишком тяжелые испытания перенесла наша Россия-Совдепия… А потом в девяностых годах без всякой подготовки нырнула в демократию и так резко из нее вынырнула, что началась кессонная болезнь… Это не я – это один остроумный и наблюдательный человек однажды сказал… К этому теперь добавились обида на всех и ненависть от этой обиды. А эти чувства, как предупреждают врачи, ведут к онкологии. Как у человека, так и у нации всегда вначале заболевает Душа. Отрицательные эмоции материализуются в болезни. Падает иммунная система, которая подавляет раковые клетки…
– Ну, совсем запугали! – воскликнул Трулль и сделал испуганное лицо.
– Еще не совсем, Саша, – возразил Профессор и посмотрел сначала в сторону шкафчика, а потом в сторону Драйвера. Но тот сидел у штурвала, вкопанный в кресло.
– Другое страшнее, – обиженным тоном стал пояснять Сенявин. – Мы так долго, более семидесяти лет, были Советским Союзом, что, положа руку на сердце, я вполне могу вас спросить: вы уверены, что мы после этого остались Россией? А вдруг мы лишь один Союз на другой Союз поменяли – Российский? Или вместо Союза стали теперь Федерацией… Ключевский еще в начале прошлого века записал: «России больше нет: остались только русские!..» Стало быть, Россия уже тогда утратила свою, как сейчас стало модно выражаться, национальную идентичность? Русские остались, а России не стало.
– Вы сами себе противоречите! – решительно заявил Телеведущий. – Вы недавно, в другой вашей лекции, в «Житии России», упомянув героический подвиг нашей страны в Великой Отечественной войне и ее достижения в космосе, назвали ее Россией, хотя и переименованной.
– Возможно, Ключевский действительно поторопился, – тем же обиженным тоном согласился Профессор и снова посмотрел сначала в сторону шкафчика, а потом в спину Петровичу. – Но вы глубину мысли не оценили. Сначала страна и ее граждане меняют самоназвание. Затем начинает меняться и национальный язык… Я не случайно использовал слово «идентичность». Оно ведь нерусское. Но им теперь только и пользуются, говоря о нашем национальном самосознании и самочувствии. И сколько таких нерусских, английских, точнее, американских, чужих слов и словечек пролезло внутрь нашего «великого и могучего», укоренилось там благодаря своей примитивности, пустило ростки-метастазы в родные понятия и русские глубинные смыслы, их обесцвечивая и вытесняя из нашей речи, нашей мысли… Неужели не обращали внимания, что с каждым годом люди все хуже и хуже говорят по-русски. А молодежь наша чем-то напоминает Эллочку Людоедку…
– Хо-хо, профессор! – радостно откликнулся Трулль. – Наши парниши понятия не имеют, кто такая эта жуткая Людоедка. У них вся спина белая.
– Белая спина?.. О чем вы? Я не понял… Почему, собственно, белая?
– Еще раз: хо-хо!.. Это ж одно из фирменных выражений той же Эллочки. Запамятовали?.. Означает – «шутка».
Профессор насупился и некоторое время тяжело и мутно глядел на Ведущего. А потом:
– Ну да, «спина белая», «шутка»… Но когда, милый вы мой, на твоих глазах медленно, но верно, умирает то, что является стержнем, спинным мозгом этой самой треклятой самоидентичности… А вокруг роятся, побудипобудашничают, селятся, прописываются, размножаются те, кого Тойнби именовал «внешними варварами» и которые быстро становятся «внутренними варварами»… Не стану перечислять эти национальности, дабы, не дай бог, не погрешить против толерантности и политкорректности… опять-таки чужие слова и не наши понятия!.. Скажу лишь, что у них, у этих нерусских наших гостей – и очень скоро сограждан – с иммункой и идентичностью как раз всё в порядке: у них есть три священных столпа, вокруг которых вращается их повседневная жизнь. Эти столпы: твердая в массе религиозная вера, с материнским молоком впитанное почитание семьи и старейшин и нежное отношение к своей народности и своему языку… Мы, русские, им в этом трижды проигрываем. Они нас, Саша, быстро сожрут. Быстрее, чем мы с вами рассчитываем.
– Позвольте, Андрей Владимирович, – начал Трулль. Но Профессор ему не позволил:
– А тут еще с востока – китайцы! У нас на Дальнем Востоке проживают приблизительно шесть миллионов человек. А в пограничном северном Китае – сто десять миллионов! И шестьдесят миллионов корейцев – в Северной и Южной Корее. У нас во всей российской Азии с трудом наберется тридцать с полтиной миллионов. А в остальной Азии – четыре миллиарда человек! И территории у нас приблизительно равные! Эту «собаку на сене», то есть нас с вами, они рано или поздно обязательно слопают. Они ведь любят собачину.
– Профессор, я только хочу… – вновь попытался Ведущий. И снова Сенявин его перебил:
– Знаю, знаю, как вы хотите мне возразить. Что, дескать, сколько мощных и злобных врагов нас пытались сожрать и только зубы о нас обломали. Но, во-первых, мы теперь уже старые. По моим подсчетам, России… или тому, что от нее осталось… скоро шестьдесят восемь лет исполнится. Во-вторых, как я вам докладывал, болезни наши давно развиваются и ныне достигли критической остроты. После той страшной операции, которую Россия перенесла в прошлом веке, она однозначно не переживет новое оперативное вмешательство, если какой-нибудь горе-хирург на это ее обречет. Лечить же
