Ангелина - Александр Козлов
Ангелина наблюдала за подругой с тревогой. Она видела, как Надежда, глядя на эти букеты, иногда теряла нить разговора, снова и снова погружаясь в свои мысли. В ее глазах отражались отголоски воспоминаний, и Ангелина понимала, что каждая красная роза служит не только напоминанием о любви, но и олицетворяет ту боль, которую Надежда пронесла через всю свою жизнь. Время от времени подруга все-таки поднимала одну из роз, касалась ее лепестков, как будто искала в них утешение, и в эти моменты сердце Ангелины сжималось от сострадания.
С каждым новым букетом роз Надежда сильнее ощущала, как ее внутренний мир разрывается между желанием вернуть все назад и тревогой за будущее, которое кажется ей неопределенным. Да, любовь способна как исцелять, так и причинять боль! Игорь проявлял настойчивость, как весенний дождь, который оживляет землю после долгого зимнего сна. Однако Надежда никак не могла решиться на этот шаг.
Ангелина страдала не меньше, наблюдая за страданиями своей подруги.
– Наденька, может, стоит дать ему шанс? – пыталась она поддержать ее. – Может, Игорь действительно тот, кто сможет тебя понять и принять?
– Ну конечно же, сможет, куда он денется! – с показной бравадой восклицала красавица, но потом снова надрывно вздыхала, пряча глаза, полные слез сомнений. Она чувствовала себя запертой в клетке своих страхов и сожалений, и выход из этой темной тюрьмы казался ей невозможным. Но в глубине души уже знала: однажды ей все же придется сделать выбор.
– Люблю я его, люблю! – не выдержала красавица однажды и позволила дать волю своим слезам. – Так, что аж поджилки трясутся, как люблю. Но я не хочу гробить его жизнь! Не хочу, чтобы потом он винил меня, что напрасно растратил молодость…
– Вы будете счастливы вместе, и судьба обязательно поможет…
– …завести собачку? – всхлипнула та.
– Ребенка! – уверенно произнесла Ангелина.
Надежда затаила дыхание и, стараясь сдержать слезы, нежно прикоснулась к животу подруги. Ее рука дрожала от волнения.
– Даже миллион красных роз и все цветы мира не заменят такого счастья…
В конце концов строптивица не устояла против настойчивости Игоря и снова впустила парня в свою жизнь. Он пришел незамедлительно, разгоряченный, задыхающийся от бега и волнения.
– Что ж, берегись, Игоречечек, – жарко прошептала ему, целуя в мочку уха. – Теперь я точно не отпущу тебя, как бы ты потом ни рвался на свободу! – В ее словах прозвучала непоколебимая решимость: несмотря на все страхи, она снова открыла двери своего сердца, готовая принять любовь, которая – как ей неотступно уже верилось! – исцелит ее израненную душу.
Глава двадцать пятая
Варвара Прокопьевна пребывала в глубоком смятении. Оно оплетало ее мысли, душило горло, словно та самая веревка, образ которой теперь преследовал ее повсюду. Даже привычные едкие подколки и сплетни, которыми обычно делилась со своими подругами – такими же остроязычными и неугомонными, как она сама, – не приносили облегчения. Напротив, их слова, звучавшие в один голос, как приговор, лишь усиливали ее отчаяние.
– Да оставь же ты их в покое, Варвара! Дай молодым жить спокойно. А тебе бы, старой, лучше убраться подальше, пока не утихнет буря, пока обиды не позабудутся!
Старая бузотерка угрюмо взглянула на них исподлобья. «Что предлагают, а! У-ух, гадюки лупоглазые, сами бы не жалили направо-налево кого ни попадя, а тут, гляди, в советчицы добрые записались!». Их совет – бежать, признать поражение – кислотой прожег ей душу. Бежать? Сдаться? Да никогда, ни за что на свете она, Варвара Прокопьевна, хозяйка своей жизни, не отступит так просто. Она еще вернет сына, заставит его одуматься!
Ее сердце, закаленное в интригах и мелких пакостях, отказывалось верить, что Михаил мог предать ее, выбрать эту… Ангелину. Варвара видела лишь одно: ее сын был околдован и одурманен, и ее долгом было спасти его от этой напасти.
Она долго вынашивала свой план, лелеяла его, как последнее средство. И вот момент настал. Дождалась – все глаза в окошко высмотрела, чтобы не прокараулить момент! Михаил пришел за инструментами – это был ее шанс!
И старуха сыграла свою последнюю карту.
В полумраке сарая, под аркой, табуретка дрожала под ее ногами. Веревка, грубая и жесткая, давила на горло. Варвара Прокопьевна заранее все подготовила и предусмотрела, и когда Михаил вошел в сарай, она уже в образе мученицы глядела на него глазами, полными слез от натертой по щекам луковицы. Неотрывным взором смотрела на его хмурое, недовольное лицо, пытаясь уловить на нем хоть искру сочувствия, хоть тень сомнения. Напрасно: сын не обращал на нее никакого внимания, будто ее и вовсе здесь не было!
– Ежели уйдешь, то опосля всю жизнь каяться станешь, что мать родную во петлю загнал! – ее голос, сорванный от рыданий и отчаяния, эхом разнесся по сараю.
То был ее последний козырь, финальная ставка в этой жестокой игре. Ей хотелось увидеть в глазах сына страх, раскаяние, мольбу о прощении. Ждала, что он бросится к ней, стащит с табуретки, обнимет и скажет, что был не прав, и попросит прощения.
Но Михаил ушел. Просто ушел, даже не оглянувшись в ее сторону. Шаги его, как приговор, прозвучали гулко и равнодушно.
Варвара Прокопьевна осталась стоять, застывшая в трагической позе, с петлей на шее и потрясенным взглядом, устремленным в пустую дверную арку. В этот миг поняла окончательно: доигралась! Преступила черту, за которой родственная связь превратилась в ничто, стала безразлична собственному сыну!
Волна горечи и обиды захлестнула ее. Кто теперь окажется никому не нужным? Ведь взаправду говорят, что все в жизни возвращается бумерангом. Все ее козни, сплетни, интриги, направленные на разрушение чужого счастья, вернулись, обратившись против нее самой.
Разочарованная, уязвленная до самого донышка своей заскорузлой душонки, старуха приняла бесповоротное решение. С неимоверным усилием запихнула в огромный, потрепанный чемодан свои пожитки и отбыла к своей сестре в Орел, как в ссылку, в добровольное изгнание.
Никто не провожал ее. Даже с мужем, старым немощным дедом, не пожелала проститься. Лишь глянула на него вполоборота и… не произнесла ни слова.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда Михаил и Ангелина, открыв скрипучую калитку, вошли во двор. Их встретил одинокий дед, который сидел на лавочке у дома, сгорбившись и погруженный в свои мысли, будто врос в эту землю.
Увидев их, он медленно поднялся, опираясь на резную трость. В морщинистом лице промелькнула слабая улыбка, похожая на увядший
