Ангелина - Александр Козлов
Но горькая правда обрушилась на нее ледяным душем – Михаил вырвался из-под ее власти! В его взгляде больше не осталось ни тени прежней сыновней любви и доверия. Он не подчинялся ей, не внимал ее словам, как будто она вдруг стала для него чужой и ненужной!
Варвара Прокопьевна с горечью взглянула на внука, и внезапная мысль, как острый кинжал, пронзила ее сердце: одинокая старость и никомуненужность! Страх за свое будущее, где она – лишняя, брошенная на произвол судьбы, безжалостной клешней сжал горло.
Крупные слезы, не напускные, а настоящие, искренние, покатились по ее морщинистому лицу. Старуха обхватила себя за плечи, словно пытаясь защититься от пронизывающего ветра отчуждения, и опустила голову, глубоко подавленная и до дна опустошенная. Тяжело переставляя ноги, Варвара Прокопьевна побрела прочь от этих людей, ставших вдруг для нее чужими и враждебными. Она уходила, покинутая, оскорбленная, обиженная до глубины души. Внутри все сжалось от боли и невысказанной обиды, а впереди маячила и зловеще хихикала зловещая тень одиночества…
Ангелина поднялась с колен, взяла сына на руки, собралась было уйти.
– Постой! – окликнула ее Надежда, затем приблизилась к мужчине и в упор посмотрела ему в глаза, при этом не проронила ни звука.
– Я не сделал больше ничего плохого, – он тоже не отвел взгляда. – Просто соскучился по сыну и вот – в кой-то век! – захотел забрать его из садика, так, без задней какой мысли, чисто по-отцовски, а совсем не для того, чтобы насолить Лине. Знал, конечно, что будет беспокоиться, может, возненавидеть еще сильнее, но как иначе я мог убедить ее поверить, что раскаиваюсь и хочу вернуть семью? Ошибки можно легко исправить, а потерю – вернуть трудно. А я готов поклясться перед всем миром, что никого дороже нее и сына у меня нет…
Красавица ни разу не перебила, только слушала, внимая каждому слову, всматриваясь в выражение его глаз. Затем вернулась к подруге и сказала с непоколебимой уверенностью:
– Он не врет, я верю ему…
Глава двадцать третья
Солнце, пробиваясь сквозь кружевные занавески, рисовало на полу гостиной сложные узоры. Ангелина сидела на диване, обхватив себя руками, пытаясь удержать ускользающее тепло. В душе бушевал шторм, отголоски которого ощущались каждой клеточкой ее тела. Простить! Одно слово, а сколько в нем боли, сомнений, утраченных надежд…
Ее мир, казалось, рухнул в тот самый момент, когда из-за Михаила она ощутила угрозу своему материнскому счастью. Уверенность, что это конец, что между ними выжженная пустыня, держала ее сознание мертвой хваткой.
Несколько дней Ангелина тенью бродила по дому, не чувствуя ни вкуса еды, ни запаха цветов. Возвращалась к жизни только тогда, когда Антошка нуждался в ее помощи или заботе. В голове, как потревоженные осы, роились мысли. «За» и «против»! Она взвешивала их, словно драгоценные камни, пытаясь определить, что в итоге перевесит.
И, как ни странно, чаша весов медленно, но верно склонялась в сторону «за». Воспоминания о тех редких мгновениях, когда они с Михаилом были одним целым, о беззаботном смехе Антошки в сильных руках отца, о мечтах, которые она втайне лелеяла… Все это было слишком ценно, чтобы просто так от всего отказаться.
Решающим довеском стало условие. Жить в доме свекрови – это верный путь к повторению кошмара. Нет, этого допустить нельзя! Восстановление родительского дома, с сохранением старой планировки в дань памяти о детстве и родителях, – вот их шанс на новое начало. А пока… Порознь. Он поживет у матери, а она – у Нади. Только так и никак иначе!
Услышав ее слова, Михаил сжал губы в тонкую линию. В этот момент его лицо, полное напряженной сосредоточенности, показалось ей невероятно красивым. Он согласился, но внес свою поправку: жить будет не у матери, а у друга. И встречаться с Антошкой тогда, когда сам захочет. Ангелина кивнула: не ей лишать сына отца! Втайне даже радовалась этой связи, этому тонкому лучу надежды, который связывал их разорванные отношения.
Надежда, неподдельно переживая за судьбу их брака, не уставала повторять:
– Скажи ему! Не тяни! Он должен знать, должен!
Но Ангелина медлила. Нет, еще не время, слишком рано. Она скажет, когда почувствует, когда будет уверена…
Но судьба распорядилась иначе.
Надежда укатила в город, прихватив с собой Антошку. Квартира наполнилась тишиной, звенящей и напряженной. Михаил пришел, виновато опустив голову. И в этой первой, после долгих мучительных дней, близости, Ангелина уже не смогла сдержать правду.
Слова сорвались с губ, словно выпущенная на волю птица:
– Я… Я жду ребенка… Еще ребенка…
Михаил сначала замер, будто громом пораженный, но тут же в его глазах засияла радость, ослепившая молодую женщину своей искренностью. Он обнял ее, прижал к себе крепко-крепко, боясь отпустить, чтобы снова не потерять. Но внезапно его лицо изменилось. Он нахмурился, опустил голову на руки и застыл в безмолвии.
– Боже мой, что я наделал! – его голос дрожал. – Ведь мог же… Я мог убить нашего ребенка!
Ангелина вздрогнула. Она знала о его прошлых грехах, о его импульсивности и неумении контролировать свои эмоции. Однако услышать от него такие слова, узнать, что он осознавал, что мог совершить непоправимое, стало для нее важным откровением.
Михаил поднял на нее взгляд, полный боли и отчаяния:
– Прости, если сможешь, но я никогда себе этого не прощу…
Его слова обожгли ей сердце – он винил себя, терзался и непритворно страдал!
Ангелина украдкой смахнула слезу. Нет, она не ошиблась и сделала правильный выбор. Под пеплом обид и разочарований еще тлел уголек любви, который теперь, благодаря этому искреннему признанию, неожиданно разгорелся с новой силой. Молодая женщина нежно обхватила его лицо руками, заглянула в глаза и произнесла:
– Все будет хорошо. Теперь мы точно справимся. Вместе!..
Михаил приступил к строительству с каким-то исступленным рвением, превращая каждый день в возможность доказать Ангелине искренность своего раскаяния. Каждое утро он появлялся на месте разрушенного дома с первыми лучами солнца, берясь за работу с той же решительностью, с какой недавно умолял ее о прощении и просил вернуться к совместной жизни.
Его руки, израненные о грубые доски
