Исчезнувшая сестра - Алла Кузьминична Авилова

называл когда-то отец нашу с Элей общую комнату. Теперь это была комната Эли. Мне надо было убедиться, что у нее там не стоит самодельный алтарь с портретом гуру Гецула Мо, что ей, как и всем другим актрисам и певицам, алтарем служит туалетный столик, уставленный баночками и флакончиками.* * *

Ольга Марковна, похоже, успела привыкнуть к моему появлению после оборванных телефонных разговоров. Но меня удивило не это. Меня удивило ее безразличие к моей новой прическе. Заметить ее она заметила, когда впускала меня в квартиру. Ее взгляд, упав на моего «рокера», стал вопрошающим, но вопросов не последовало.

Мы сидели опять на диване. Я рассказывала матери о своих встречах и разговорах, касавшихся Эли, а она молча меня слушала, уставившись в пол. Какой-то детский инстинкт, наверное, подначивал меня подстегивать к фактам что-то о собственных страданиях. Я роняла то там, то здесь ссылку на свою усталость, плохой сон и тошноту.

– Ты не забеременела? – вдруг спросила мать.

Я опешила. Я так опешила, что не возмутилась, а рассмеялась.

– А что смешного-то? Или это в твоем случае исключено?

Деликатность Ольге Марковне никогда не была свойственна, но такое было уж чересчур. Я поднялась с дивана и сказала матери, что хочу посмотреть Элину комнату.

– Зачем?

– Да так. Мало ли, – ответила я и пошла в «девичью».

Как и следовало ожидать, в ней многое изменилось, но эти изменения мало что говорили по существу вопросов, с которыми я пришла. Бросились в глаза голые стены. В мое время они были завешаны нашими с Элей постерами и картинками из иллюстрированных журналов. Отсутствовали и всевозможные финтифлюшки, которые, в моем представлении, любят невостребованные актрисы. Но и не было, слава богу, никаких алтарей с кучей наивных святынь.

Я вернулась к Ольге Марковне и спросила ее:

– Эля ходила на уроки пения, верно?

– Ну ходила. И что?

– Что она тебе о них рассказывала?

– Ничего не рассказывала. Уроки как уроки. Только, правда, длинные какие-то. И почему-то по воскресеньям. Уйдет туда утром и пропадает до вечера.

– А вдруг она все это время не там пропадала?

– А где тогда? И это-то каждое воскресенье?

Я продолжала смотреть на Ольгу Марковну вопросительно, и она сказала:

– Я такое и сама сначала думала, но потом поверила: все именно так, как она говорит. Эля этими уроками увлеклась, даже дома упражнялась. Там использовалась какая-то новая методика для тренировки голосовых связок.

– Это ты сама решила?

– Это она мне сказала.

– И что она пела?

– Да ничего она не пела. Только упражнялась. У меня от ее «а-а-а», «о-о-о» и «у-у-у» даже стало в ушах звенеть.

Что особенного я услышала? Да ничего. Мать всего лишь подтвердила, что моя сестра тренировала свои вокальные данные тем способом, который высмеяла Лариса. Но мне стало как-то нехорошо, даже поднялась новая волна тошноты. Наскоро закруглив свой разговор с Ольгой Марковной, я пошла на выход. А о фотографиях вообще забыла. Мать, похоже, заметила перемену в моем самочувствии и сказала мне, когда я уже открывала входную дверь:

– Ты все-таки проверься. Залететь можно всегда.

«Так говорят подруги, а не матери, – подумала я. – Матери думают не о “залетах”, а о внуках. Тем более матери, у которых их еще нет».

Но провал моей родительницы на очередном экзамене материнства, которые ей устраивала моя жизнь, не мог ослабить мое замешательство из-за совпадений в рассказах Ольги Марковны и Ларисы об особенностях уроков пения Элеоноры. Выходит, моя сестра и правда по воскресеньям могла сидеть вместе с другими напротив «маленького человечка» и петь мантры?

19

Мантры… Я не первый раз слышала это название, но точно не знала, что оно означает. Вернувшись домой, я заглянула в Википедию. В довольно большой статье о мантрах содержалось множество премудростей, которые я не могла переварить, как, например, утверждение, что они «очищают ум и спасают его от себя самого».

По сути дела, мантры – это священные звукосочетания или слова с некими чудесными свойствами, которые надо без конца повторять, как заговоры, и делают это не только буддисты. Мантрами пользуются чуть ли не все религии, говорилось в статье. А затем я нашла в ней то, что искала: «Самой известной мантрой буддизма является “Ом мани падме хум”. Короткая форма этой мантры – “Ом” или “Аум”». Значит, ученики Гецула Мо и в самом деле распевали буддийские мантры.

В этот раз я отнеслась к этому со спокойствием. Наверное, сказались предыдущие диалоги с собой, нейтрализовавшие мои первые страхи. Да, Элеонора увлеклась пением мантр, и что? Распевать «Аум» можно и без буддизма, в очередной раз вразумляла я себя. Восток в моде. «Гецул Мо», кстати, тоже звучит по-восточному. Я решила выяснить, что известно в Рунете об этом педагоге. Оказалось, что ничего. И для Гугла, и для Яндекса, и для Рамблера такой учитель пения не существовал. Не существовал и гуру с таким именем. Мне стало еще спокойнее.

* * *

В желании смыть с себя перетряски этого дна я пошла в ванную открыть кран. Меня остановил звонок моего мобильника. Это был Борис Кафтанов, новый партнер Элеоноры. Я успела позабыть, что передала ему через его жену просьбу со мной связаться. Сразу вспомнить, зачем мне был нужен Борис, моя усталая голова не смогла. Чтобы выйти из неловкого положения, я сказала ему первое попавшееся – что, мол, ищу учителя пения моей сестры, Гецула Мо, и спросила, что Борису известно об этом человеке.

Борис первый раз слышал о Гецуле Мо и удивился, когда услышал от меня, что Элеонора занялась вокалом.

– После скандала в «Муромце» она не собиралась больше выступать, – сказал он.

– И что же она вместо этого собиралась делать?

– О ее планах на будущее мне ничего не известно. Мы вообще мало говорили друг с другом о личном. Знаю только, что Антон Палыч взял ее к себе в гостиницу.

Антон Палыч был хозяином «Муромца». Он владел еще и гостиницей с характерным названием «Бивак» у одного из строительных рынков на окраине Москвы. Там, в «Биваке», он и жил. Элеонора, как слышал Борис, вроде бы пошла туда работать барменшей.

Эта новость затмила «уроки пения». С одной стороны, мне увиделся в переходе Элеоноры на работу в какую-то паршивую гостиницу ее карьерный крах, но с другой – в этом была некая успокоительная нормальность. Да, барменша в окружении подвыпивших строителей, которых она сама же и спаивает, – не респектабельная фигура, но и не жалкая, как в случае овцы-сектантки. Барменши вообще не бывают сектантками! Теперь уже можно было не сомневаться, что Лариса вешала мне лапшу на уши. Я распустила уши, а она вешала на них свою лапшу и забавлялась.

Борис спешил закончить разговор. Только когда он отключился, я вспомнила, что хотела спросить его о новом мобильном номере Федора. Это упущение показалось мне мелочью. Дело приняло теперь другой