Исчезнувшая сестра - Алла Кузьминична Авилова

Моя статья стала своего рода размышлением о трудностях взаимопонимания верующих и неверующих с примерами из моего разговора с отцом Никодимом. Когда она была готова, наш осторожный главред лежал дома с обострением язвы желудка. Добро на ее публикацию должен был дать его зам, человек лихой и насмешливый, и к тому же атеист. Он без раздумий распорядился поставить мою статью в следующий номер.

Скандал, который потом последовал, был сопоставим с цунами. Во всяком случае для карьеры зама и моей судьбы в журналистике. Нас обоих уволили с волчьим билетом. «Ты меня подставила», – сказал мне главред. То, что подразумевало это словечко из криминального жаргона, находилось в «Нашей газете» на первом месте в негласном реестре строго наказуемых злодеяний ее сотрудников. Да и в других крупных СМИ это было не иначе, так что после увольнения из «Нашей газеты» меня нигде не хотели, а устроиться куда-то в мелкую периодику я не хотела сама – самомнение не позволяло.

Официально меня уволили за «грубое нарушение принципов профессиональной этики». Конечно, нельзя было самовольно отклоняться от редакционного задания и вместо интервью с «уважаемым священнослужителем» сдавать в номер критическую статью. Свое самовольство я признавала. Но будь это конфронтация не с отцом Никодимом, а с кем-то другим, оценка такого преступления была бы тоже другая.

После увольнения из «Нашей газеты» мне не удалось найти работу в интересных мне СМИ – мешала моя репутация. А позже мне самой расхотелось заниматься журналистикой. И вот теперь, спустя годы, в мою жизнь впрыгнула новая религиозная тема, еще более далекая от меня лично и более удушливая.

18

От Ларисы я освободилась, но освободиться от ее рассказов мне не удавалось. Больше всего я была склонна думать, что ей хотелось поразвлечься за мой счет. Элеонора стала ходить на какие-то экспериментальные занятия по вокалу, о которых Лариса что-то знала, рассуждала я. По каким-то причинам она относилась к ним негативно, и потому, рассказывая мне о своеобразных упражнениях, которые выполняла моя сестра, называла ее учителя «гуру», а его школу пения – «сектой». То есть сделала карикатуру. Ну а поскольку я не засмеялась, а оторопела, то стала надо мной потешаться. Мало ли людей, которые получают массу удовольствия от издевательств над другими? У Ларисы такая особенность характера проявилась уже в «Муромце».

Мусоля снова и снова разговор с Ларисой по дороге из «Аэлиты» к метро, я испытывала недовольство собой. Зачем надо было бежать от этой карикатуристки? Неужели нельзя было проигнорировать ее насмешки и узнать от нее больше об уроках пения Элеоноры и ее учителе с необычным именем Гецул Мо?

Свежий воздух действовал на меня хорошо. Тошнота прошла, энергетический тонус подрос. Мне теперь захотелось зайти в «Ангро» и вновь оказаться среди живой сутолоки. Видеть нормальные улыбки, слышать обычный смех мне стало нужно не меньше, чем дышать свежим воздухом. У меня также появилось желание передать Андрею россказни Ларисы. Да, именно россказни. Я не могла и не хотела принимать их всерьез. Эля ему все еще не безразлична, и, что гораздо важнее, он ее, теперешнюю, знает лучше меня. Мне было просто необходимо посмотреть на мою встречу с Ларисой его смеющимися глазами.

Я вспомнила крест на шее у Ларисы и подумала, что, может, она ходит на церковные службы чаще, чем я могу себе представить, и в ней говорила ненависть к экстрасенсам и гуру, которых не любит церковь. Да и так ли уж обязательно быть православным верующим, чтобы подозрительно относиться ко всяким группам, члены которых занимаются неведомыми для обывателя методиками развития своих талантов под руководством эксцентрических личностей? В современном искусстве теперь полно учителей, выбивающих из своих питомцев искры гениальности черт знает какими средствами и способами. И не только в искусстве. Кого сейчас не называют гуру? И в мире моды свои гуру, и статусных дизайнеров или программистов тоже любят так называть.

Наконец я добралась до «Ангро». Но там в этот раз было пусто. Отсутствовал и Андрей. Бармен объяснил мне, что воскресенье здесь самый спокойный день. В обед народ еще толчется, и даже бывают выступления, но после 5–6 часов почти никого. И Грохов всегда в это время уходит.

Сразу из «Ангро» я не ушла, хотя от воскресного спокойствия в этом прежде шумном ресторане мне стало только еще неспокойнее. Я заказала себе кофе и устроилась за столиком у выхода, подальше от парочки, кроме которой здесь никого больше не было, если не считать бармена и меня. Затем я вынула из сумки мобильник и набрала номер Ольги Марковны. У меня возник вопрос, который мне не терпелось ей задать.

Раздалось ее вялое «алле». Я перевела дыхание, но не успела и рта открыть, как «алле» раздалось снова, несколько раз подряд, а потом выкрик:

– Эля?!

– Это Маша, – выдавила я из себя.

– Ах, это ты… – голос матери зазвучал снова вяло. Но вслед за этим, спохватившись, она довольно энергично спросила:

– У тебя новости?

– Скажи, у Эли был интерес к религии? Или вообще к чему-то такому? – спросила я, проигнорировав ее вопрос.

Ответ последовал не сразу.

– Ты мне звонишь, чтобы говорить о таких глупостях?!

Мне понравилось, что Ольга Марковна возмутилась. Значит, она ничего такого у Эли не замечала. Но это еще не разносило в пух и прах россказни Ларисы о секте.

– Ну почему глупости… – начала было я, но мать меня перебила:

– Давай не будем об этом, и так голова раскалывается. Не знаю, как я все это выдержу.

Прозвучало это жалобно.

– Но ведь еще нет причин думать о плохом…

Мать снова меня перебила:

– Хватит меня успокаивать! Ты бы лучше начала наконец искать свою сестру!

Это прозвучало так зло, что все во мне встало на дыбы.

– А я только и делаю, что ищу Элю!

У меня так сдавило в груди, что я больше не могла говорить с Ольгой Марковной и отключила мобильник. Сунув его обратно в сумку, я откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Рядом появился бармен.

– Все в порядке? – спросил он меня. Я оглянулась на парочку, она тоже смотрела в мою сторону.

– Не все, – честно ответила я и встала со стула. Как могла, я улыбнулась растерянному бармену, расплатилась с ним и ушла.

Опять я оборвала телефонный разговор с матерью. Опять не могла взять и перезвонить. И опять не могла все оставить так, как есть. Как и в прошлый раз, я поехала к Ольге Марковне.

Движение вагона метро действовало на меня успокаивающе, как колыбель на младенца. Мне даже казалось, что теперь я смогу спокойно отнестись ко всему, что услышу от матери. А еще я хотела увидеть «девичью», как