Избранный - Бернис Рубенс
— Алло!
— Белла?
— Как ты?
— Хорошо, хорошо. Мне гораздо лучше. Дивное место. Мне тут уже очень помогли. — Норман на едином дыхании выпалил отрепетированный текст.
— Я рада, рада, — машинально ответила Белла, поражаясь тому, что эта новость ничуть ее не обрадовала. Она лишь надеялась, что ее голос не выдал безразличия. — Это чудесно, — так же безучастно продолжала она. — Как же тебя лечат?
— Это всё сон. Прошлой ночью я отлично выспался, мне дают успокоительные.
Повисло неловкое молчание.
— Хочешь, я приеду тебя навестить? — робко спросила она.
— Да. Я думал, вы приедете. Вы же сегодня всего полдня в лавке. Я думал, вы приедете с папой.
— Один из нас приедет точно, — к собственной радости, выкрутилась Белла. Ей не хотелось его видеть, и она вынуждена была признать: мысль о том, что он поправится, не давала ей покоя. — Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.
— Да, — выпалил Норман. — Мне нужны деньги. Дико хочется шоколада. Много-много шоколада. Еще мне нужно купить мыло для бритья и кучу всяких туалетных принадлежностей. Ты привези денег, и я сам всё куплю. У нас здесь есть лавочка. Тут совсем как в городе. До чего же хочется шоколада! Как подумаю, так слюнки текут.
Белла склонилась над телефоном. Ее охватила слабость. Норман говорил как ребенок, и в порыве любви она решила, что вместе с ним вернется в детство. Она нагнулась, сняла шелковый чулок.
— Будет тебе шоколад, — мягко сказала она, — столько, сколько захочешь.
— Только я хочу сегодня, — нетерпеливо проговорил Норман. — Вы ведь приедете, правда?
— Приедем, — ответила Белла, не решаясь повесить трубку. — Мы тебя любим.
Ее отцу придется разделить с ней вину за эту любовь. Она не в силах нести это бремя в одиночку. Они вместе поедут к Норману, она наденет белые носки: пусть мать давно умерла, а Норман в лечебнице и уверяет, будто поправляется, но связующая их иллюзия не изменилась.
9
Белла подумала, что сама купит Норману всё необходимое, и обрадовалась. Она решила съездить на автобусе в центр города, где, в отличие от их убогого квартала, выбор шире. В автобусе она мысленно составляла список покупок, но на нужной остановке так и осталась сидеть, проводив взглядом выходящих пассажиров. Отвернулась от окна, притворяясь перед самой собой, будто нечаянно проехала свою остановку, и вышла на четвертой, стараясь убедить себя, что возле дома Эстер оказалась случайно. К сестре она ездила редко. Эстер была так несчастна, что Белла воспринимала это как личное наказание. Куда удобнее было переписываться. Но теперь ей нужно было сообщить сестре, что Нормана упекли в психушку: не так-то просто написать о таком. Вдобавок она предвкушала реакцию Эстер. Это хоть отчасти облегчит ее бремя. Она надеялась, что муж Эстер на работе. Она не могла заставить себя назвать его по имени. Она винила его в несчастье сестры, хотя в глубине души знала, что он тут ни при чем, что его использовали и брак их был обречен с самого начала. Но нужно же винить хоть кого-то, тем более что Джон всегда был готов повиниться. Годами по доброй воле он играл роль виноватого. Он винил себя даже за то, что не еврей и потому стал причиной семейного разрыва. Он ни разу не выказал неприязни, лишь тихое, кроткое раскаяние, внушавшее Белле отвращение. Она отдавала себе отчет, что в глазах любого другого Джон — прекрасный человек, единственный грех которого в том, что он любил и любит ее сестру. Быть может, я злюсь от зависти, подумала Белла и от этой мысли еще сильнее прониклась неприязнью к Джону.
Она замялась у порога, не решаясь позвонить. Оглядела аккуратно подстриженный, травинка к травинке, газон; по краям явно ровняли вручную. Это сделал Джон. Белый штакетник вокруг газона тоже сделал Джон, пытаясь разбавить однообразие соседских изгородей из бирючины. Джон старался. Даже мезуза на косяке входной двери была делом его рук. Эстер ни за что не стала бы вешать мезузу. Она вышла замуж за нееврея и не видела смысла притворяться. Джон сам взял на себя такую ответственность. Правда, мезузу прибил не с той стороны. Но какая разница? И в самом доме всё тоже сделал Джон. Эстер домом практически не занималась, словно неизменно рассматривала свой брак как явление временное. Прошло двадцать лет, но почти все ее книги и вещи по-прежнему лежали в квартире над лавкой, и Эстер ни разу о них не спросила: ведь забрать их значило подтвердить, что разрыв окончателен. Белла не раз предлагала сестре заглянуть домой, пусть даже рискуя тем, что ее прогонят. И такой риск действительно существовал, поскольку отец пообещал их умирающей матери, что никогда не простит Эстер. Нет, порог их дома она переступит только после его смерти. При мысли об этом Беллу пробрала дрожь. Она никогда не допускала такой возможности и мысленно прокляла Эстер: хоть бы ей никогда не позволили вернуться домой. Белле не терпелось сообщить ей новость о Нормане. Пусть чуточку пострадает.
Она позвонила в звонок и принялась ждать. Она заранее знала, что придется немного подождать. В доме, где гости редки, после звонка открывают далеко не сразу. Нужно же удивиться, кто бы это мог быть, ведь никого не звали, потом встревожиться, что рутинный, но безопасный образ жизни переменился, потом усомниться, испугаться и уж потом взяться за дело: нерешительно направиться к двери. Белла мысленно рассчитала по времени каждый этап, и дверь наконец открылась.
На пороге стоял Джон.
— Библиотека сегодня закрыта, — тут же пояснил он. — Местные выборы. — Он просил прощения за то, что его застали в собственном доме. — Я позову Эстер, — добавил он со слабой улыбкой.
Джон проворно отодвинулся, и Белла вошла в дом.
— Это Белла, — крикнул Джон, и практически сразу же в прихожую выбежала Эстер. Она встревоженно хмурилась.
— Папа здоров? — прошептала она. — Он
