Избранное - Андрей Гуляшки
— Да, но женщина трудила глаза над этой вышивкой для тебя, а не для кого другого! — воскликнул я с возмущением.
— А при чем тут я? — грубо, срыву бросил Эмилиян.
Этот человек мог смотреть с таким убийственным пренебрежением, что тебя бросало в дрожь. Замечу, что в его пренебрежении было множество разнообразных оттенков: то оно было жестоким, то снисходительным, то вдруг благодушным, а то полным презрения… Да, брат, это был не только чародей лучезарных подкупающих улыбок. Он еще владел злыми чарами. Пренебрежение, которым он обдал меня в тот вечер, просто уничтожало. И я обиделся не на шутку.
Весь остальной путь до дома мы прошли, не обменявшись ни словом. Не помню даже, ответил ли я, когда он пожелал мне спокойной ночи. И не помню, когда я заснул и спал ли я вообще. Я думал об этом человеке. И ничем не мог объяснить это странное сочетание — лучезарная, обаятельнейшая улыбка под одной, как говорится, крышей с отвратительной надменностью, разящим пренебрежением. Должен сказать, что эту загадку его характера я так и не разгадал по нынешний день.
Но иногда я думаю, что плохое в нем не было органичным, не было естественным свойством его характера. Ведь если бы эти отвратительные черты были п р и с у щ и его характеру, он, скажем прямо, был бы отвратительным человеком. И никакие лучезарные улыбки, никакие рассуждения о высоких материях не могли бы прикрыть безобразия его души. Ах, голубчик, я наперед знаю, как ты мне возразишь! Если человек по природе ангел, то, окуни его хоть в бочку с дегтем, он все равно останется и лучезарнейшим, и чистейшим. Но, милый мой, должен тебе сказать, что ангелов в жизни нет, они есть только в Евангелии да еще в шалых головах разных наивных фантазеров. А в жизни есть просто хорошие люди, которые, не будучи ангелами, ни при каких обстоятельствах, однако, не могут стать мерзавцами. В этих хороших людях дремлют разные задатки, разные предрасположения, и от тысячи причин зависит, которое из них разовьется и даст плоды.
В Эмилияне, поначалу добром и сильном духом человеке, почему-то буйно разрослось такое предрасположение — относиться к н е к о т о р ы м людям как к стертым монеткам, как к медным грошам, к тому же изъятым из обращения. Я подчеркиваю — к н е к о т о р ы м людям, потому что я знаю только крошечную галерею лиц, с которыми он вошел в случайное соприкосновение, поселившись в нашем доме на улице Марина Дринова. В то же время он, конечно, встречался со многими другими людьми, но я не знаю, что это за люди и как он с ними держался. И химичка, и курносая красотка из мансарды, да и я — все мы, выражаясь астрономически, это сейчас модно, — случайно пересекли его орбиту, мелькнули в его мире и исчезли, продолжая каждый свой путь. А у него, несомненно, была постоянная среда, ежедневные контакты с разными людьми, связанными с ним и работой, и общими интересами. Как он держался с ними, у меня, к сожалению, нет сведений. Вскоре после того, о чем ты от меня услышал, я уехал на специализацию, а он отправился в горы во главе геологической экспедиции искать медь.
И наши дороги разошлись… Случайно мы встретились вчера, но я спешил, у меня был срочный вызов, да и погода не позволяла застаиваться. Он произвел на меня впечатление человека, пережившего за эти два года столько, сколько другой не переживает и за десять. Но видно было, что он не настроен разговаривать, что он меня забыл и не жаждет возобновлять старое знакомство… Дело его! Бывало, вылечишь кого-нибудь от легкой простуды, а человек тебя запомнил, шлет поздравления к Новому году, встретит — рад, как другу, и зовет пропустить с ним рюмочку. А другой — скажем, я спас его ребенка от дифтерита или от воспаления легких — едва кивнет и пройдет мимо. Пускай, говорю я себе, ничего. Ребенок-то ведь у него поправился. И иду в корчму выпить рюмочку коньяку в одиночестве.
Позвольте, о чем я говорил? Да, о том, как держался наш общий друг с людьми, с которыми работал, имел общие интересы, спорил и решал большие проблемы. Потому что он большой человек, бесспорно. И по своим знаниям, и по должности, и по ответственности, лежавшей на его плечах. Интересно бы узнать, как он держался с теми людьми? Проходил ли мимо них, как богач проходит мимо грошей? Равнодушно, потому что в мыслях у богача, большие суммы, хотя в конечном счете, как известно, всякая большая сумма складывается из грошей… Но богач смотрит равнодушно на гроши, таков закон.
Когда я лечу кого-нибудь, я делаю это, чтобы человек поправился, чтобы он мог пить пиво вечером, заниматься своим делом, играть, если он любит, в картишки — одним словом, чтобы он был весел и чтобы людям было приятно его общество, все равно, на работе или за столом. Когда я лечу кого-нибудь, я не думаю ни о каком человечестве, ни о каких великих делах во имя человека; делаю что могу и что от меня требуется, такая у меня профессия, и, в конце концов, мне за это платят. Эмилиян говорит, что такой подход к работе отдает мещанством, что он узок, ограничен и не в стиле эпохи! Хорошо! Может быть, так оно и есть. Не протестую. Наверное, так и есть, потому что, откровенно говоря, когда я лечу кого-нибудь, я не помышляю ни о каком человечестве, ни о каком обществе, кроме как к случаях эпидемий или массовых заболеваний каким-нибудь опасным гриппом. Тогда я принимаю соответствующие меры в участковом или районном масштабе, смотря по тому, что обязан делать по службе.
Так что я, как врач, может, и не «в стиле эпохи», но готов побожиться, что здоровье каждого человека мне дорого, хотя меня и не больно заботит человечество и я пользуюсь чужими открытиями. А Эмилиян много говорит о человечестве, печется о благе общества и, несомненно, совершает большие дела и для настоящего, и во имя будущего, потому что
