Борис Казанов - Осень на Шантарских островах
Лес поднимался по обе стороны распадка. Это был крепкий листвяк, кривой от ветра. Понизу он был покрыт листом голубики -- алым, словно свежая кровь, и низкорослыми рябиновыми кустами. С лиственниц летели по воздуху желтые иглы, утки нескончаемым потоком проносились над головой Сергея. Он увидел неглубокую речку, которая таилась в траве, и пошел по ней, разбрызгивая сапогами воду, а потом ему стало тяжело идти, течение убыстрялось с каждым шагом, он услышал шум и поднял голову -- речка лилась высоко вверху, разбиваясь на водопады, и он видел, как форель, выскакивая из воды, падала через порог и исчезала в водовороте.
Наверху стоял сарай, срубленный из неочищенных толстых бревен. Возле сарая лежали перевернутые нарты, а через пустой, вытоптанный конскими копытами двор была прокопана траншея для копчения рыбы. Сергей потянул ворота и заглянул вовнутрь -- там висели хомуты на жердях и косы, лежали рассохшиеся колеса, а по земляному полу было разбросано свежее сено -видно, охотник приезжал из Аян косить, подумал Сергей, -- а в углу тускло блестело ружье.
Это была ржавая двустволка двадцатого калибра с вертикально спаренными стволами, без ремня. Сергей повертел в руках, потом попробовал перегнуть в стволе -- ничего не получилось.
"Чем оно заряжено? Пулей? Картечью?" -- Он почему-то не мог поверить, что в стволах ничего не было.
Он вышел из сарая, поднял ружье над головой и заглянул в стволы, словно надеясь избавиться этим от мучившего его вопроса. Страшное напряжение нервов и мускулов, которое он испытал в эту ночь, требовало какой-то разрядки... И тогда он вскинул ружье над головой и нажал на курки. Руку рвануло, от выстрела зазвенело в ушах, и что-то посыпалось ему на грудь -- это была дробь, которая высыпалась из стволов... Сергей схватил ружье, положил его на колено и рванул изо всех сил. Ружье перегнулось, и дрожащими пальцами он вытащил гильзы... Он понял, что случилось: капсюль сработал, загорелся порох, но гильзы были слабо начинены и, вместо пыжей, переложены тонкими клочками газеты -- порох едва смог вытолкнуть заряд из стволов...
Его, наверное, заметили на судне, потому что вахтенный помощник уже ожидал Сергея на берегу, вытащив ледянку на песок. Сергей сел за весла, а помощник, не спрашивая ни о чем, глядел на него, моргая воспаленными глазами.
-- Ребята где? -- спросил Сергей.
-- Там, -- помощник показал в сторону острова. -- Тебя ищут...
-- А остальные?
-- Все бы ничего, да только Юрка... Сердце у него слабое...
Сергей промолчал.
-- Что у вас случилось? -- спросил помощник.
-- Налетели на что-то и перевернулись...
-- Видно, на кашалота, -- сказал он. -- Я сейчас двух спугнул, спали на воде... Курить будешь? -- спросил он и вытащил пачку "Севера".
-- Не хочется, -- ответил Сергей.
-- Подзалетел ты, Кофман! -- сказал помощник, впрочем, без особого сочувствия. -- Если с Юркой что случится, дело в суд передадут.
-- Плохой он моряк, -- сказал Сергей. -- Ему только из двустволки стрелять... Что таким на флоте?
-- Что тут говорить! -- сказал помощник и отвернулся.
На камбузе тяжело пахло копалькой -- вареным сердцем и печенью тюленя. Повар жарил копальку на противне и сваливал в тарелки. Кауфман остановился в коридоре. Он хотел кого-то увидеть -- нет, не Виктора, не Юрку, что-то совсем другое... "Может, меня бот интересует?" -- подумал Сергей.
Бот стоял на трюме, рукоятка ножа торчала у него под левой скулой.
Кауфман даже не взглянул на него. Он остановился, не понимая, что же ему надо, и вдруг увидел орленка. Тот, махая крыльями, уже бежал к нему, подпрыгнул и больно ударил клювом в лицо. Сергей схватил его за клюв и подтянул к себе. "Воробей, воробей, серенькая спинка..."
Он опустился на колени и стал гладить птицу по спине.
-- Ах ты, дурачок, -- говорил Сергей, и лицо у него кривилось. -- Ах ты... дурачок, дурачок...
СЫНУЛЯ
1
Ночью зверошхуна подошла к острову Мухтеля. Она стала на якорь в миле от берега, но никак не могла развернуться по ветру -- мешало сильное течение. Капитан зверошхуны, лысый больной старик с медалью на ватнике, подергал ручку телеграфа -- дал отбой машине, и оглянулся на рулевого. Рулевой дремал, навалившись грудью на штурвальное колесо, -- черноглазое нежное лицо его с пухлыми щеками, со светлыми усиками, пробивающимися над верхней губой, улыбалось во сне. Но внезапно какое-то беспокойство отразилось на его лице, рулевой пробормотал что-то, затряс головой и проснулся.
-- Сынуля, -- проговорил капитан, не замечая того, что впервые называет матроса по прозвищу. -- Приснилось чего, а?
-- Чудное приснилось, -- ответил рулевой. Он глянул в приподнятое окно рубки и заторопился. -- Побегу, а то еще ребята уйдут без меня...
-- Оставайся: картошки напечем, в шашки поиграем... -- попросил его капитан и, опустившись на корточки, почесал спину о рог штурвала.
Рулевой, не ответив ему, потянул набухшую от сырости дверь рубки, вышел на верхнюю палубу и стал спускаться по трапу, клацая подкованными сапогами.
-- Глянь-ка! -- раздался его молодой звонкий голос. -- Картошка проросла видно, землю учуяла, дура!
Внизу мелькали под фонарями серые фигуры "береговых" -- так называли моряков, которые занимались на шхуне засолкой и мездрением шкур, переработкой тюленьего жира и т. п. Вся носовая палуба была уставлена вскрытыми бочками с тюленьим салом. Рабочие, напрягаясь, подкатывали стокилограммовые бочки к фарш-волчку -- широкой жестяной воронке с вертящимися внутри ее ножами. Они опрокидывали в дымящую, брызгавшую жиром воронку серые, с запекшейся кровью куски тюленьего сала, воронка втягивала сало вовнутрь, направляя его в жиротопку, -- чересчур большие куски выскакивали из нее. Рабочие были в резиновых нарукавниках, их руки, лица, одежда блестели от жира. На трюме работала другая бригада -- готовила меховые шкуры на экспорт. На квадратных столах, засыпанных солью, они сворачивали шкуры конвертом. Рабочий брал полиэтиленовый мешок и выставлял его против ветра, так что мешок вздувался пузырем, и опускал пузырь в бочку -- белую внутри от парафина. В мешок укладывали меховые конверты и поверху заливали тузлуком -- соляным раствором. Люди работали не разгибаясь и не отвлекались разговорами...
-- Эй, ребята! Освобождайте побыстрей палубу... -- закричал им в микрофон старший помощник. Помощник увидел Сынулю и окликнул его. -- Иди переодевайся, -- сказал он, -- сейчас будем спускать бот...
В каюте никого не было. Сынуля открыл свой рундук и переоделся во все новое -- от нижнего белья до сапог. В рундуке стояла винтовка -- новенькая малопулька TОЗ-17, с глушителем. Сынуля получил ее когда-то в подарок за спасение оленят во время лесного пожара. Он погладил ладонью приклад, раздумывая: взять или не взять винтовку с собой. Он слышал, что на острове много диких уток, и хотел испробовать винтовку -- еще не стрелял из нее ни разу. И в то же время ему отчего-то не хотелось ее брать. Он закрыл рундук и поискал валявшуюся под койкой "дрыгалку" -- березовую дубину с куском чугунной трубы на конце.
Рабочие к этому времени оттащили бочки к борту и перекуривали. Визжала лебедка, промысловики готовили к спуску зверобойный бот. Вскоре широкий пластиковый бот, похожий на ванну, медленно проплыл над трюмом и, стукнувшись килем о планшир шхуны, с плеском упал на воду. Промысловики попрыгали в него с дубинами в руках. Сынуля стоял на корме и, ухватившись руками за привальный брус шхуны, сдерживал летавший на волнах бот, словно норовистую лошадь.
-- Ребятки! -- крикнул капитан, выскакивая из рубки. -- Может, подождете отлива, а? Картошку напечем, в шашки поиграем...
-- Куда больше ждать, -- недовольно возразили ему с бота. -- Засветает, а там зверя и след простыл... Забыл, как возле Линдгольма было, что ль?
Кто-то сказал:
-- Папаше что, он свои червонцы всегда получит...
-- Ну, скидывай концы, чего еще? -- слышалось в боте.
-- Погоди, с инженером надо поговорить... Инженер! Бросай спать, а то пролежень наживешь!
Инженер по добыче зверя -- бурят средних лет с простодушным выражением на красивом скуластом лице -- высунулся из иллюминатора, запахивая на груди шелковый халат.
-- Пойдешь, Бертаныч, что ль? -- спросили у него, и все в боте заранее засмеялись, предвкушая потеху.
-- Сейчас думать буду, -- инженер смеялся вместе со всеми, обнажая до десен крупные выпирающие зубы.
-- Не боись, Бертаныч! -- уговаривали его. -- Раз пришел ты к нам, обязательно должон ты медаль заработать... А если будешь в каюте сидеть, откудова ты ее заработаешь?
-- Медаль -- хорошо, -- согласился инженер. -- Только я и без медали богатый: дом есть, огурец есть, жинка боком есть...
-- "Жинка боком", слышь? Это он "под боком" хотел сказать, что ль? У-ух, молодец! -- ржали в боте.
В этом ежедневном подтрунивании над трусоватым инженером не было злорадства, не было даже насмешки; инженер по добыче не получал промысловый пай, он сидел на береговом окладе, и, по мнению зверобоев, трусость его была в порядке вещей: кому охота рисковать бесплатно? Вот если б инженер оказался человеком смелым и ходил на боте вместе с промысловиками, то это сразу бы вызвало подозрения и, пожалуй, уронило бы его в глазах команды...
