Владимир Сорокин - Роман
"Пейзаж - это состояние души", - не раз повторял Магницкий, и Роман знал, что единственный пейзажист, выразивший до конца состояние русской души, Левитан. Роман не подражал ему, но переживал такую же одержимость русским пейзажем.
И каждый раз, начиная этюд или картину, он вспоминал спокойное, с налетом грусти лицо этого человека, его большие еврейские глаза, в которых навсегда отразилась Россия...
Роман самозабвенно работал над этюдом до самого полудня. Солнце за это время встало над озером и грело сильно. Этюд был готов, и только теперь Роман почувствовал, что ему жарко. Положив кисть, он снял куртку, бросил ее, сел рядом и с наслаждением откинулся спиной на пожухлую прошлогоднюю траву, под которой чувствовалась прохладная земля.
Огромное голубое небо раскинулось над ним.
Где-то рядом пел жаворонок. Роман закрыл уставшие от непрерывного напряжения глаза. В них стояло озеро и вспыхивали смешиваемые краски.
"Как прекрасна воля", - думал он, лежа с закрытыми глазами и прислушиваясь к непрерывной руладе жаворонка, - "Как хорошо быть свободным и жить по законам свободы воли. Наверное, нет на свете ничего хуже рабства, страшнее зависимости от воли другого человека. Еще страшнее быть рабом собственных обстоятельств, положения, мнения большинства... И как радостно сознавать, что ты свободен. Что ты волен просто встать, бросить все и идти куда глаза глядят, или вот так лежать, слушая крохотную птицу..."
Он открыл глаза.
Ему вспомнилась столица со своими людьми, домами, фабриками, ресторанами, со своею суетой.
"Я уехал оттуда. Уехал навсегда. И я никогда больше не буду стремиться стать знаменитым художником или известным адвокатом, не буду слушать бред самодовольных людей, не стану лгать их некрасивым женам, что они красивы... Только бы свобода. Единственное богатство мое. Оставь мне его, Господи!.."
Он перекрестился, глядя в бескрайнее небо.
Вдалеке послышался слабый плеск весел.
"Чья-то лодка" - подумал Роман и, приподнявшись, сел.
Из обросшей камышом протоки на озеро выплыла лодка. Человек, сидящий в ней, тоже заметил Романа и приподнял фуражку Загородившись ладонью от солнца, Роман рассматривал гребущего. По всему виду это был человек пожилой. Вероятно, встреча с Романом изменила его планы, и он стал грести к берегу. Вскоре его лодка причалила, и Роман узнал старика Савву-бобыля, заядлого рыбака и балагура.
- Роман Лексеич, здравствуйте вам! - крикнул Савва, вынимая весла из уключин.
- Здравствуй, Савва! - громко ответил сверху Роман, улыбаясь старику, которого он всегда любил за сметливый ум и меткое слово. Савва хотел уже вылезать из лодки, но Роман вдруг решил, что с большим удовольствием вернулся бы домой речным путем и, вскочив, махнул ему рукой:
- Погоди, Савва, я спущусь, вместе назад поплывем!
- И то дело! - весело ответил старик и принялся вставлять весла обратно.
Роман протер насухо кисти, быстрым движением счистил краску с палитры, убрал все в этюдник, закрыл его, свинтил ножки и, подхватив вместе с картонкой и курткой, пошел к тропке, ведущей вниз к воде.
Савва терпеливо ждал его в лодке.
Найдя крутую тропку. Роман стал осторожно спускаться вниз, держа свою работу двумя пальцами за уголок.
- Никак картинка? - спросил Савва, когда Роман оказался на берегу перед лодкой. Ничего не отвечая. Роман подошел, передал старику этюдник с курткой и потом уже сам ступил в закачавшуюся лодку, придерживая "картинку".
- Поплыли, Савва, - с облегчением выдохнул Роман, опускаясь на кормовую лавку.
- Поплыли! - закряхтел старик, налегая на весла.
Заскрипели уключины, лодка стала удаляться от берега.
Роман обернулся. Обрыв, на котором он простоял почти пять часов, был пуст, величественен и безжизнен. Он высился над водой подобно утесу.
"Какое все-таки странное место," - думал Роман, - "И какое оно не русское. Как будто взяли кусок испанского берега да и перевезли сюда..."
Где-то наверху пронзительно и противно закричали чайки.
Роман вздрогнул.
- Господи, воля твоя! - пробормотал Савва, - Ишь вопиет, быдто упырь. Роман Лексеич, я зорькой вам рыбки отвез. Пару щучек.
- Спасибо, Савва!
- Аксинье отдал. Ваши-то спали. Так я, значится, чтоб не тревожить, хотел было просто на окошко положить, да потом, думаю, положу на окошко - стащит кошка, подвешу на палку - склюет галка! Пришлось Аксинью будить, да с ней рядить. Сначала ругались, потом бранились, после расстались да помирились. Во как!
Роман рассмеялся, а старик, привыкший сыпать прибаутками почти на каждом шагу, только улыбнулся в свою густую белую бороду Он был маленький, но крепкого сложения, и в свои семьдесят с лишним сохранял удивительную подвижность.
- Что ж это вы там понавели? - размеренно гребя, спросил Савва, кивая на картинку.
- А вот что, - Роман повернул к нему эскиз.
- Ишь ты, - Савва бросил весла и, прищурившись, долго рассматривал пейзаж, - Во как. Быдто живая. Лепота...
- Ты что же, утром рыбку ловил? - спросил его Роман.
- Утром, - старик снова взялся за весла, - А щас вот хочу донку проверить. Утречком становил. Может, кто и сунулся...
Проплыв еще немного, лодка остановилась возле протоки. Старик подрулил к камышам, покопался в их бурых прошлогодних зарослях, вытащил палку с примотанной к ней леске и потянул. Леска напряглась.
- Так, так. Кого-то зацепило... - пробормотал Савва, наматывая леску на палку.
Роман с любопытством наблюдал, как все туже и туже напружинивается леска.
- Ну, ну, полекше, полекше... - шептал старик, упираясь в дно лодки ногами, обутыми в старые кирзовые сапоги.
Морщинистое, коричневатое, словно печеная картошка, лицо его казалось испуганным.
Леска дернулась вбок, зазвенев, как струна, и Роман различил в воде длинную черную рыбину, мечущуюся возле лодки. Положив свой эскиз на корму. Роман схватил лежащий на дне лодки сачок с толстой деревянной ручкой и, сунув его в воду, стал подводить под рыбину.
- Погодь, погодь, - шептал старик, изо всех держа пляшущую по воде леску.
Рыбина была сильной и хитрой и не шла в сачок, норовя нырнуть под днище. Савва бормотал что-то Роману, но тот, ослепленный мгновенно вспыхнувшим азартом, ничего не слышал, приковавшись взглядом к мечущемуся черному профилю.
Вдруг Роман почувствовал удар, сачок в его руках заходил ходуном, лодка накренилась, чуть не вывалив обоих за борт.
- Аааах! - хрипло выкрикнул Роман, откидываясь назад и выдирая из воды невероятно тяжелый сак.
- Держи! Держи! - выкрикнул Савва, протягивая мокрые, блестящие на солнце руки к возникшему из воды саку, в сетке которого бился с трудом поместившийся сом.
Роман перекинул сак в лодку, слегка задев им Савву Старик прижал рыбину сапогом, но черноспинный гигант не хотел успокаиваться и, прогнувшись, ударил широким, как лопата, хвостом о борт.
- Погодь, погодь, - повторял старик, хватая со дна топорик с короткой рукоятью.
- Держи, а то выпрыгнет! - выкрикнул Роман, стараясь прижать сома ручкой сака.
- Господи, твоя воля... - прошипел старик, занося топор над головой.
Сом затих лишь после трех сильных ударов.
- Ооох, ты ооох, да воскреснет Боог! - пропел Савва, не выпуская топорик из рук и разглядывая неподвижно лежащую рыбину, - Полпуда, как пить дать!
Роман высвободил сак и потрогал рукой широкий, усыпанный темно-бурыми пятнами хвост. В пылу азарта сом казался ему гигантских размеров. Но и теперь он лежал увесистым кольцом, занимая почти треть лодки; разбитая усатая голова по ширине не уступала голове Саввы. Желтовато-белое брюхо мелко подрагивало, и дрожь передавалась прилипшему к лодке хвосту.
- Ишь, не отошел еще, бродяга, - замахнулся было Савва, но передумав, положил топор и стал вынимать крючок из полуоткрытого косого сомьего рта.
- С добычей тебя, Савва! - проговорил Роман, вытирая рукавом водяные брызги с лица.
- Спасибочки, Роман Лексеич! Да, мил ты мой, без тебя б рази ж мне справиться? Это ж живоглот вон какой, он бы меня под лодку утянул! Вот Господь послал тебя, как нарочно!
Старик вытащил крючок и, сматывая ловкими движениями леску, негромко запел:
- Бог нам рыбки послал, да ловить помогал, да тянуть подсоблял, Роман Лексеича послал, а мы рыбку-то тянули, да спинушки погнули, да ручки натерли, да жилки перетерли, да опа-па-па, опа-па, опа-па, полезай-ка живоглот, да в наш-от огород...
Стряхивая попавшую на куртку и этюдник воду, Роман машинально оглянулся, вспомнив про этюд и остолбенел, - четырехугольная некрашеная корма была пуста.
- Что за черт... - Роман вскочил, шагнул через лавку и, свесившись, посмотрел в зеленую воду.
Во время борьбы с сомом написанный Романом этюд упал в воду. Прессованный тяжелый картон, вероятно, не обладал плавучестью.
Загораживаясь от солнца. Роман смотрел вниз, но дна не было видно.
- Савва, тут глубоко? - спросил он у мурлычущего что-то себе под нос старика.
- Глыбко. Такие твари на мелкоте не ходют, - бормотал ничего не ведающий старик, - Я ж почему у камышей стремку привязал? Он, бродяга, в камышах лягухами нажрется, а опосля в омут, вот сюда, где мы щас. Тут яма. И лежит там в тине...
