Пантелеймон Романов - Рассказы
Молодая женщина некоторое время колебалась.
- Нечего раздумывать!
- Может быть, это - судьба? - сказала она, несколько смущенно улыбнувшись, но улыбка сейчас же сошла с ее лица, и она несколько секунд серьезно, вдумчиво смотрела на него, как будто в этой встрече она действительно видела веление судьбы.
- Ну вот, и прекрасно: раз судьба, тут долго разговаривать не приходится. Вы ляжете на этом диване, я - на том. Поставим эту ширму.
- В жизни своей никогда ничего подобного не испытывала...
Она даже взялась рукой за голову, и хотя она улыбалась, но видно было, что ее волновала создавшаяся обстановка.
- А я-то!.. Я говорю, что вы светлое видение,- прилетели, внесли с собой что-то прекрасное и опять улетите. Сон!
Они стали устраиваться на ночлег.
Когда Андрей Андреич смотрел, как в его комнате старого холостяка молодая красивая женщина, нагибаясь, стелила постель, он испытывал такое чувство умиления и радости, какого не испытывал никогда.
Постелив с его помощью постели, Вера Сергеевна подошла к зеркалу и, оглянувшись, сказала:
- Можно попросить вас на минутку выйти?
Но ему хотелось, чтобы она совсем не стеснялась его.
- Зачем? - Мы уже так просто относимся друг к другу, и вы ведь ни в чем не можете упрекнуть меня. А, кроме того, мы живем в стране диких. Будем же на один вечер дикими.
- Ну, хорошо... Только вы все-таки не смотрите,- сказала Вера Сергеевна с улыбкой, сделав глазами и головой движение, как бы прося о маленькой уступке.
Он зашел за ширму и закурил папиросу. Прислушиваясь к тому, как она, распустив волосы, клала на стол шпильки, гребенку, он подумал о том, сколько он в своей жизни пропустил таких чудных мгновений.
- Теперь выходите,- сказал ее голос.
Андрей Андреич вышел из-за ширмы. Она сидела с заплетенной на ночь по-девичьи тяжелой косой. И с какой-то несмелой, как бы признающейся улыбкой смотрела не него. В ней была еще большая простота, близость и доступность оттого, что она модную прическу с гребенками заменила косой.
Вера Сергеевна встала, выпрямив после долгого сидения спину и осмотревшись, как бы проверяя, все ли приготовлено на ночь.
- Ну, теперь спать?
- Может быть, ширму не нужно ставить, просто погасим огонь и будем раздеваться?
- Нет, нет,- сказала она, покраснев,- я не привыкла.
Он поставил ширму.
- Теперь гасите огонь.
- Уже?
- А что же?..- спросила она с милой застенчивой улыбкой, приподняв брови.
- Мне хотелось бы не спать всю ночь и говорить, говорить без конца.
- Мы ляжем и будем говорить, пока не заснем.
- Ну, хорошо. Только давайте подольше не спать. Ну, раз, два!..
И он погасил свет.
Они стали ложиться. Она - на угольном диване. Он - около чайного стола на другом диване.
Раздеваясь, Андрей Андреич напрягал слух, стараясь уловить каждое ее движение, каждый шорох. С бьющимся сердцем он слышал, как она долго расшнуровывала высокие ботинки и осторожно ставила их, как бы стараясь не стукнуть. Потом слышал свистящий шелест шелкового платья, очевидно, снимаемого через голову. А он, когда снимал башмаки, нарочно стукнул ими, бросив их на пол, как будто ему хотелось, чтобы она слышала, что он тоже раздевается и так близко от нее, что их разделяет только темнота.
И пока они раздевались, каждый на своем диване, они не произносили ни слова.
Он всеми силами души старался представить себе, что она может чувствовать, и из всех сил напрягал зрение, чтобы увидеть ее сквозь темноту, но от напряжения в глазах появились зеленые круги, и он ничего не видел. Как она, вероятно, удивляется, что с ним все легко и нет никакой неловкости. А не будь он таким, могло бы получиться глупо, неловко... Если представить себе, что она, оскорбленная и возмущенная, встала бы, оделась и ушла.
- Если бы все это видел Василий Никифорович,- сказал Андрей Андреич,- что бы он подумал?
- А я думаю о том, что подумают ваши соседи,- сказал голос молодой женщины.
- О, мне совершенно все равно, что подумают обо мне эти слизняки. Вам удобно?
- Очень. Говорят, что на новом месте плохо спят. Не думаю.
- Если это так, то тем лучше. Сплю я каждые сутки, а вот это со мной случается не каждые сутки. Вернее - первый раз в жизни.
Он говорил, а его слух был все напряженно насторожен. Он ловил каждое ее движение, каждый малейший шорох и задерживал дыхание, когда слышал, как она поправляла подушку или отдохновенно вздыхала, как вздыхают, когда, устроившись, лягут на спину, закинув за голову обнаженные руки на подушку.
- Я хочу курить, спичку зажечь можно?
Он спросил это не потому, чтобы ему действительно хотелось курить, а для того, чтобы осветить комнату.
- Можно...
Андрей Андреич зажег спичку и посмотрел в ее сторону. Ее не было видно за ширмой. Только виднелись снятые ботинки, и на спинке стула белели части ее одежды.
- Не мало подушек? - спросил он с безотчетной надеждой, что она отодвинет ширму и взглянет на него. Ему до остроты хотелось, чтобы она, лежа там, на своем диване, смотрела на него и разговаривала с ним. Но спичка догорела, а она не выглянула и только сказала из-за ширмы:
- Нет, мне хорошо.
И так они лежали и переговаривались, пока незаметно оба не заснули.
На утро он проснулся раньше. И долго лежал, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить ее. У него было необъяснимое чувство нежности, какое бывает у неиспытавших чувства отцовства людей по отношению к чужому ребенку, о котором им пришлось заботиться и оберегать его.
Эта ночевка в одной комнате как будто разрушала какую-то преграду, какая всегда лежит между посторонним мужчиной и женщиной.
Это была уже не чужая женщина, а было в ней что-то близкое, и хотелось, чтобы это ощущение близости было еще ярче.
Она, думая, что он спит, осторожно отодвинула ширму и взглянула на Андрея Андреича. И сейчас же, покраснев, спрятала обнаженную до плеча руку под одеяло, не задвинув ширмы.
- Доброе утро! - сказал Андрей Андреич.- Как спали?
- О, прекрасно... Как же мы будем теперь вставать?
- Сначала я встану и выйду, потом вы.
Он быстро оделся и сходил за водой для умыванья.
- Я вам принес умыться сюда,- сказал он, подойдя к ширме и глядя через нее на молодую женщину, лежавшую под одеялом.
Она невольно бросила испуганный взгляд на одеяло - прикрыта ли она. Но Андрей Андреич, сам чувствуя свое бескорыстие, смотрел ей только в глаза и ни разу не перевел глаз на ее тело, скрытое тонким одеялом.
- Теперь я выйду, а вы умывайтесь. Полотенце в шкафу,- сказал Андрей Андреич.
Он нарочно не достал его, так как ему было приятно, что она сама откроет шкаф и достанет полотенце, точно она не у незнакомого, постороннего мужчины, а у себя дома.
После этого пили кофе, точно молодые муж и жена.
Потом она ушла, сказав, что письмо Василия Никифоровича пришлет ему, а сама придет вечером.
III
Когда Андрей Андреич остался один, он несколько времени ходил по комнате, возбужденно ерошил волосы, подходил к зеркалу и рассматривал свое лицо в нем. Он впервые увидел, что спина у него стала сутуловатой, а зачесанные назад волосы просвечивали на макушке.
"Но для таких женщин душа важнее наружности",- подумал он.
Как неожиданно, точно, в самом деле, какое-то виденье, в его серые дни вошла прекрасная женщина. Он перебирал момент за моментом и удивлялся себе, как у него все хорошо, все чудесно вышло. Ведь, обыкновенно, бывало так, что с посторонней женщиной он не находил о чем говорить, стеснялся, с усилием придумывал тему для разговора, а потом краснел и мучился при воспоминании о действительных и мнимых неловкостях.
В этот же раз все вышло необычайно! Точно нашло вдохновение: он был прост, естествен, нескучен и не только нескучен...
Вероятно, воспоминание об этой встрече будет долго, долго храниться в ее памяти.
Эти отношения были тем обаятельны, что их совесть была спокойна, так как они знали, что долг перед мужем и другом не допустит ничего лишнего. И потому они на основании этого могли отдаваться тому необычайному чувству, какое они испытывали от этой совершенно безопасной близости.
В первый раз за все эти ужасные годы он почувствовал во всей силе очарование и близость женщины, почувствовал себя человеком в полном значении этого слова!.. Это такое счастье, о котором он не имел ни малейшего понятия!
Конечно, если бы ему предложили теперь жениться,- на это было бы страшно решиться, ввиду необеспеченности, когда все его богатство - в этой обстановке, которая может пригодиться только на черный день в случае болезни или отсутствия уроков.
Он десятки раз представлял себе, что будет вечером. Останется она опять у него или нет?
Когда он проходил по коридору, то заметил удивленный взгляд, какой на него бросили соседи. А жена соседа-делопроизводителя, сплетница и скандалистка, остановившись у порога кухни, даже проводила его взглядом до самой двери.
