Под красной крышей - Юлия Александровна Лавряшина
Только не мне. Я – человек земной и уверенно стоящий на почве, которую сама взрыхлила и удобрила, чтобы нам с тобой с голода не пропасть. Признаюсь, то, что я писала чуть выше – о боли ночей с мыслью о том, с кем он сейчас, – больше игра, которой я живу, фантазия той части души, которая должна быть занята любовью к мужчине. Очень маленькой части, незначительной. Остальное принадлежит тебе…
Почти не бываю в своем театре, потому совсем не вижу его. Да и заняты мы в разных спектаклях. Раньше (до начала твоей эпохи!) я специально прибегала в театр во время его репетиций, стараясь слиться с тенями зала, следила за его игрой, за репликами в перерывах, за тем, как он присаживается отдохнуть, с кем разговаривает, кому улыбается… Некоторые думали, что я учусь у мастеров, перенимаю некоторые находки. Кто-то порицал меня за это, мол, самой искать нужно, а не присматриваться, кто-то одобрял. Я же меньше всего думала о профессии. Как выяснилось, зря. Лучше б училась у него, а не ловила каждый вздох. Что теперь толку от этих истаявших вздохов?
Тогда боль жила во мне постоянно. Хотя это время было наполнено и некоей прозрачной прелестью, как воспоминание о детстве. Влюбленность вообще сродни ребячеству: так же собираешь уникальную коллекцию смешных сокровищ – взглядов вскользь; фраз, в которых никто, кроме тебя, не замечает подтекста; жарких прикосновений в очереди театрального буфета… У него такой коллекции нет. Со мной связанной – нет. Горячее дыхание Милана и Пласидо Доминго, вот что распалило его воображение. Но его фантазии хватило на одну ночь. И на одну дочь. Так мало и так много.
Но в те дни, которые я проводила в театре прячущимся во тьме воришкой, мне даже не снилось, что впереди ждет такое солнце. Такое счастье. Те дни были серыми. И то самое несбывшееся, что наполняет нашу жизнь тоскливым недовольством реальностью, чаще всего этого не заслуживающей, томило душу, звало сделать шаг, выйти из тени прямо в свет рампы, чтобы он наконец увидел! Но холодели ноги, отнимались, не давая приблизиться, в ушах начинало шуметь, как перед премьерой, когда глохнешь от страха, и руки трясутся, как от Паркинсона.
И все же почти никто из артистов не уходит от этих вулканических переживаний к спокойной жизни. Янка – редкость. Она просто еще не успела пропитаться воздухом театра, лишившись которого, задыхаешься. И молодец, что успела освободить себя прежде, чем угодила в кабалу. Хотя и она осталась где-то около, чтоб хоть дуновение долетало, ведь ко мне пошла в няньки, а не к банкирше какой-нибудь.
Вчера жалела, что она не была со мной на концерте: фортепианный дуэт из Новосибирска, лауреаты всяких конкурсов так завели зал – все просто вопили «браво!». Мужики совсем не артистического вида, не то что Башмет с его демонической внешностью и устало умудренным взором. Один из них совсем бухгалтер – лысый, суетливый. Но как раз он играл так, что я сама чуть не визжала. Такой виртуозности еще не видела, просто в глазах рябило от того, как пальцы бегали, хотя пианистов разных слышала, особенно в последнее время: готовлюсь к роли жены знаменитого музыканта. Сценарист под давлением продюсера, естественно, опошлил тему, можно было и не работать предварительно, но не позволяю себе этого. Даже сейчас, изображая перед камерой чурку с глазами, – дамочку из внутренних органов, которую сама называю прямой кишкой. Прямой до отвращения… Все по закону. Даже ногами машет по правилам. А другие – нет, потому я недавно по носу и получила, когда репетировали сцену драки.
Зато выходя со съемочной площадки, в такую загогулину превращаюсь, саму оторопь берет! На днях проходила кастинг в следующий сериал (как раз на роль жены пианиста) и нутром почуяла главную соперницу – девочку с таким одухотворенным лицом и неправдоподобно розовой кожей, что самой на рояле играть бы, а не в женах числиться. Наверное, ей не меньше моего хотелось сыграть эту роль… Но у юной актриски за спиной муж-газовик и детей нет, а у нас с тобой никого. Как я могла отдать ей главную роль?!
Лет через двадцать пять, не раньше, когда ты прочтешь это, тебе уже можно будет узнать, как я дралась за место под солнцем для нас с тобой. И это был настоящий бой без правил. Нет, эта розоволикая девочка не погибла в том бою, я всего лишь устроила ей небольшое сотрясение, но из борьбы она выбыла…
Тебе уже противно читать о твоей мамочке, крадущейся в сумерках с монтировкой, завернутой в газету? Мне и самой противно до тошноты, милая, но что поделаешь? Иначе не вырвать было эти деньги. Только клыками, когтями, с рыком и пеной на губах… Омерзительное зрелище! Но когда ты прочитаешь об этом и представишь меня во всей красе, я уже буду старенькой и беспомощной. Неужели упрекнешь? Да и кто она тебе – эта королева бензоколонок? Я, кстати, потом поехала и заправила машину у ее мужа, чтобы хоть как-то компенсировать…
Ладно, давай лучше о высоком и благородном. О том фортепианном дуэте и о том, почему я вспоминала Янку, слушая их. Это ей следовало бы их услышать, чтобы она прочувствовала, что такое настоящая сыгранность, слияние и рук, и душ в одно – великолепное и глубокое. Так должно быть в любви, и не иначе. А ночь, проведенная вместе, даже и в Италии, еще не говорит о том, что человек все должен бросить ради меня. Или я – пожертвовать ради него целостностью твоей привязанности. Не хочу.
А имен тех виртуозов из Сибири никогда не слышала прежде, вот что обидно. Ведь ничем не уступают отяжелевшим от мировой славы! Энергетика такая, что мороз по коже, потрясающая техника, глубина, кураж – все это у них есть. Почему же не знамениты? Где справедливость, спрашивается?!
Если эти ребята продержатся еще хотя бы лет десять, обязательно свожу тебя на их концерт, не в последний же раз они в Москве. Надо будет, в Новосибирск съездим, правда? Заодно проведаем мою малую родину, на которую носа не кажу после памятного вечера встречи выпускников. Но об этом не сейчас…
Или уж сразу?
Представь маленький город мрачных, злобно пьющих людей. Не областной центр и даже не районный. Подземным драконом правит городом шахта. И утроба этого чудища время от времени поглощает людей, поэтому временно живущих можно
