Озарение - Владимир Моисеевич Гурвич
Но написать картины на основе этих видений оказалось совсем не так уж и просто. То, что вспыхивало в ее памяти, напрямую на холст не ложилось, получалось не так ярко, не так красиво, совсем не с той геометрией. Приходилось переделывать снова и снова, что-то менять и домысливать, что-то мучительно вспоминать. Периодически Дана впадала в отчаяние, но всякий раз усилием воли выходила из этого состояния и снова принималась за работу. Самым сложным оказалось передать постоянную изменчивость цветовой гаммы, конфигурации фигур, которую она наблюдала в те удивительные мгновения. Но именно в этом и заключалась самая большая привлекательность ее видений. Но как это отразить в картине? Это была труднейшая задачка, заставляющая ее переделывать уже написанное снова и снова. Но постепенно картина приобретала те качества, которые Дана хотела передать. Хотя, если бы спросить у нее, как ей это удалось, она бы ни за что вразумительно не ответила.
Полученных впечатлений хватило на две картины. Когда она их закончила, то ощутила себя полностью выпотрошенной. Не было ни сил, ни желания делать что-то еще. Дана упала на кровать и почти сразу же заснула глубоким сном.
Какая-то неведомая сила разбудило ее посреди ночи. Дана даже огляделась вокруг — нет ли кого-то рядом с ней. Но в комнате она была одна. Дана встала, зажгла свет, села на пол перед картинами и стала рассматривать, что же она все-таки сотворила за два этих безумных дня. Пораженная она не могла оторвать глаз от своих работ.
Ничего даже близко похожего она еще не писала. Да что там не писала, она и представить себе не могла, что способна сотворить это чудо. Это было невероятное буйство красок, которые, тем не менее, создавали удивительную по красоте палитру. И на этом фоне проступали какие-то странные, невероятные фигуры. Они не походили ни на людей, ни на животных, это был какой-то новый класс существ. Существовал ли он в природе, в космическом пространстве определить было невозможно, но он имел весьма свой различимый и живой образ. Что это могло быть — Дана постигнуть была не в состоянии, да особенно и не пыталась это сделать. Она понимала, что в какой-то момент своей жизни оказалась в неизведанном мире, куда, возможно, больше никогда не попадет. Ей на миг приоткрылась какая-то новая непознанная реальность. Произошло ли это случайно в силу цепочки каких-то обстоятельств или эту завесу приоткрыли для нее намерено, скорей всего этого она никогда не узнает. Да и так ли это важно, главное, что ей удалось эти видения из своего сознания перенести на холст. А все остальное имеет для нее второстепенное значение. Дана снова легла на кровать, и через минуту продолжила прерванный сон.
Утром, едва проснувшись, Дана тут же стала звонить Аничковой. Марина долго не отвечала, когда ответила, то голос ее был сонным. Скорей всего, Дана ее разбудила. Ей показалось, что она еще услышала и мужской тембр. Дана подумала, что, по всей видимости, у Марины была ночь любви, и она заснула совсем недавно. Надо было подождать немного со звонком, но уж больно сильно ее охватило нетерпение.
— Что тебе? — не слишком любезно отозвалась Марина.
— Ты мне срочно нужна, — сказала Дана.
— Это еще зачем?
— Приезжай ко мне, я хочу тебе кое-что показать.
— И что?
— Увидишь сама. Марина, ты не пожалеешь, что приедешь.
Несколько секунд в телефоне воцарилась тишина, по-видимому, Марина раздумывала над ее словами.
— Ладно, приеду, — сдалась она. — Жди через два часа.
— А быстрее можно? — спросила Дана.
— Ты идиотка? Два часа — это и есть очень быстро.
Дана сидела за столом и ждала Аничкову. Было время завтрака, но есть она не могла — одна мысль о еде вызывала отторжение. Не могла она смотреть и на картины, ею вдруг охватил страх, что на самом деле это фуфло, и Марине они не понравятся. Лучше пока их больше не видеть, так как-то спокойней.
Ее мысли снова занял Юлий. Где он сейчас? Трахается с какой-нибудь очередной девахой? Любопытно было бы узнать, а другие его партнерши тоже во время оргазмов видят такие картинки? Или это только ей повезло? Жаль, что не догадалась его об этом спросить. А узнать очень хочется ь. Надо бы его отыскать, вот только как? По большому счету ей ничего о нем неизвестно: ни фамилия, ни где живет и работает. Только то, что он вроде бы автогонщик, если, конечно, не приврал для красного словца. Хотя не похоже, эта профессия ему очень идет. Он бы очень красиво смотрелся за рулем гоночного болида. Она бы с удовольствием написала такую картину. Какая же она дура, что не попросила его попозировать хотя бы для наброска. Конечно, можно нарисовать его портрет по памяти, но это будет не то.
Звонок в дверь прервал ее размышления.
— Ну что у тебя, рассказывай или показывай? — спросила Марина, входя в мастерскую.
— Сейчас покажу, — ответила Дана.
Она подвела ее стоящим обратной стороной картинам и повернула их. Марина рассматривала полотно не больше двух минут. Затем медленно повернулась к Дане.
— Это твои?
— Чьи же еще.
— Идиотка, что же ты их Гершовичу не показала?
— Я их написала за эти два дня. Тебе понравилось?
— Да при чем тут я, они ему понравятся. Он за такими картинами охотится по всему миру. Даю на отсечение руку — он придет в восторг. Звоню ему.
— Может, не так сразу, — сама не зная, чего испугалась Дана.
— Не мешай. И вообще, меньше разговаривай. Это не твой конек. А теперь вообще помолчи. Александр Яковлевич, это Марина. Я сейчас у Даны. Помните, мы были у нее. Она только что показала мне две потрясающие картины. Приезжайте немедленно. Если они уйдут в другие руки, будет казнить себя всю жизнь.
Несколько мгновений Марина слушала, что ей говорил ее собеседник, затем отключила телефон.
— Он скоро приедет, — объявила она. Аничкова снова уставилась на картины. — Убей меня, не понимаю, как у тебя такое получилось?
Дана вполне могла дать подруге достаточно точное объяснение, как у нее такое получилось, но она чувствовала, что не готова к таким откровениям.
— Подумала над словами Гершовича — и вот видишь, что вышло, — пояснила Дана.
— Вижу, — сказала Марина и подозрительно посмотрела на Дану. — И
