Наследницы - Марина Евгеньевна Мареева
Он припарковал машину, закурил и пошел в сторону Большого театра. Где-то играли на шарманке «-Камаринскую». Он вышел на Театральную площадь.
— Здравствуйте, р-р-разлюбезнейшая публика, а вот и я, Петрушка! Пришел вас потешить, позабавить, дуракам мозги вправить, желающим судьбу предсказать, вот и все, едрена мать.
Олег сразу узнал голос Андрея Шавеля. Точнее, это был не его голос, а его Петрушки — визгливый, дребезжащий. Такого эффекта Андрей добивался с помощью пищика, небольшой металлической пластинки, которую прижимал языком к нёбу. Олег подошел ближе. Столпившийся перед легкой ширмой, за которой скрывался Андрей, народ с живым интересом наблюдал за нехитрым действом. Валентина, жена Андрея, театральный художник, лихо крутила ручку шарманки и вела беседу с Петрушкой:
— А жениться-то ты думаешь?
— Да. Я женюсь на Маргарет Тэтчер. Она щас в отставке. Я у ней буду мужем на полставки. Свадьбу будем играть в Кремле. Я прикажу в Царь-колокол звонить, из Царь-пушки палить.
— Колокол-то расколотый!
— Ничего, я прикажу его склеить. Все республики соединить и Алясочку присовокупить.
— А если Клинтон будет возражать?
— Блин Клинтон… возражать? То тогда, едрена мать, государству не бывать.
Люди подходили и уходили, кидали в шапку деньги на свадьбу Петрушки. Какой-то мужичок даже расщедрился на бутылку шампанского. Когда Андрей вышел на поклон, Олег махнул ему рукой.
— З-здор-рово, Олежка! Орел или решка? — не выходя из образа, приветствовал его Андрей.
— Хотелось бы орлом, — отшутился Олег.
— Ты тут как, случайно или… — Андрей заметил его подавление состояние. — Временем располагаешь?
— Да я просто гуляю.
— Отлично. Дам Вальке ц.у. и прогуляемся вместе. Согласен?
— Не возражаю.
— Щаз! Жди!
Олег действительно не возражал. Он даже был рад, что случайно встретил Андрея. Случайно ли? Иваницкий всегда говорил, что случайности для дураков. Олег уважал Шавеля, старинного друга Владимира Григорьевича. Они не часто пересекались, но, когда случалось встретиться, говорили много и обо всем.
— А вот и я. — Андрей вынырнул перед Олегом как черт из табакерки. Показал бутылку шампанского и два пластмассовых стаканчика. — Как там у Пушкина: «Как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку…
— …Иль перечти «Женитьбу Фигаро», — закончил Олег. — Это для меня, я за рулем.
— Куда пойдем?
— А без разницы.
Они шли, не замечая дороги. То говорили взахлеб, то надолго замолкали. Тот же Иваницкий говорил про Шавеля, что с ним не соскучишься потому, что с ним можно помолчать. Андрей ни о чем не расспрашивал, а Олегу не приходило в голову посвящать его в тонкости своей личной жизни. Разве в них было дело?
— Олег, ты знаешь, три жены тому назад, — Андрей действительно был трижды женат, — я даже не мог предположить, что в один прекрасный день начну играть в куклы. И занятие это станет главным делом моей жизни. Вот Володька, — он перекрестился, — царствие ему небесное, нашел себя, потому и пахал как буйвол. Ведь дар — это всего лишь инструмент. Им работать надо ежедневно. Иначе он заржавеет. Музы трудяг любят, а не праздных дилетантов.
— Действительно, это очень важно — найти себя, свое дело.
— Скажу больше, я счастлив, что понял одну простую вещь: совершать ошибки — естественное состояние человека. Мы только тем и занимаемся, что совершаем ошибки. Но, — он поднял указательный палец, — можно гениально ошибаться, высокохудожественно, а можно мелкотравчато, бездарно. Выбирать нам. — Он внезапно остановился. — О, смотри, куда мы с тобой вышли.
Через дорогу наискосок стоял дом Иваницких. Олег с неприязнью посмотрел на особняк, и его вдруг прорвало:
— К чертям собачьим! Бежать из этого дворянского гнезда! Надоело! — Он посмотрел на Андрея. — Извините, мне надо… — Он не договорил.
— Понимаю, понимаю и не задерживаю.
Казалось, Олег на что-то решился — он сорвался с места и побежал. Охранник с удивлением посмотрел ему вслед, когда Олег, перескакивая через ступеньки, буквально взлетел на второй этаж.
— Вера, Вера, где ты? — Он переходил из комнаты в комнату. — Отзовись, Вера!
— Уходи! — услышал он позади себя.
Олег повернулся.
— Уходи!
Олег увидел только глаза. Такие глаза бывают лишь у обиженной, оскорбленной женщины. Ему стало стыдно, он почувствовал себя виноватым, хотя знал: ничего такого, что могло оскорбить жену, он не совершал. Вся эта история его мифической измены представлялась ему каким-то бредом, абсурдом. И он был полон решимости положить этому конец.
— Нет, Вера, мы уйдем с тобой вместе. — Олег с легкостью подхватил ее на руки и направился к выходу.
— Отпусти, — она била его кулаками по плечам, по спине, — никуда я с тобой не пойду!
— Нет, пойдешь. Ты жена мне или нет?
— Нет.
— Так, понятно. — Он опустил Веру на пол. — Все ясно, ты всегда любила только своего папеньку. Потом все остальное.
— Не смей так говорить! Его уже нет.
— Да, но я-то есть! И ты свою жизнь посвятила ему. И мою тоже.
Они смотрели друг на друга, как два непримиримых врага.
— Ну давай, давай выставляй счет. Самое время.
— Да, время. Ты посмотри на меня. Чем я занят? Забросил свой бизнес, ишачу на твою галерею, Третьяковка гребаная! В долгах как в шелках. Здоровый парень! И ни-че-го! — Олег горько усмехнулся. — Перевешиваю картинки с одной стенки на другую.
— Не картинки, а картины. Он — Владимир Иваницкий!
— Да? Но это моя жизнь, ты понимаешь?! И ты — моя жена! Я не буду больше жить в этом музее.
— А я буду! А ты, — сердце Веры сжалось от боли, — иди к этой… к своей девушке с веслом, с копьем…
— Знаешь, и пойду. Ты все равно меня никогда не любила, ты любила только своего папочку. Ты даже ребенка не могла мне родить!
Вера наотмашь влепила ему звонкую пощечину.
* * *
Дверь открыла домработница Ксения. По ее перевернутому лицу Лера поняла: что-то случилось.
— Вовка? — Она сама переменилась в лице.
Ксения отрицательно покачала головой. Показала рукой на вешалку.
— Валерия Игоревна… — шепотом сказала она, — у нас того…
Лера узнала каракулевую шубу Ираиды Антоновны. Она с облегчением перевела дух и улыбнулась. Посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы и, не сняв шубку, пошла в комнату сына. Домработница семенила за ней.
— Она играет с Володей в подкидного дурака. — По Ксениным понятиям это было верхом неприличия.
Прежде чем открыть дверь, Лера прислушалась.
— Прошли года, и вы мне изменили. Так для чего ж, скажите мне, теперь… — манерно, по-декадентски напевала Ираида Антоновна, — стучитесь вы рукой неосторожной в давно для вас уж запертую дверь?
Лера
