Наследницы - Марина Евгеньевна Мареева

МАРИНА МАРЕЕВА

НАСЛЕДНИЦЫ

Часть первая

Из дневника Владимира Иваницкого[1]

Странно, но, оглядываясь назад, вижу, что совершил больше зла, чем добра. Ни одну женщину, которую любил, я не сделал счастливой. Были, конечно, моменты, но за эти моменты приходилось расплачиваться им, не мне. Я даже начал подумывать, что эта вечная угроза для человека в виде фразы «За все в жизни приходится расплачиваться» не про меня. А за что, собственно, я должен расплачиваться? За то, что любил и был любим? За то, что честно занимался любимым делом? Да что любимым, тем единственным, для чего спустил меня на эту землю Господь Бог. Работал как вол — во сколько всего наваял! На днях звонили из представительства Книги рекордов Гиннесса… Господи, о чем это я? Опять о бренном. Толстой на старости лет утешал себя мыслью, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Могу ли я рассчитывать на любовь и память сердца своих женщин, детей, внуков? Это вопрос. За что им меня любить и помнить? За страдания, которые я им причинил? Вранье это, что со временем в памяти стирается плохое и остается только хорошее. Человек униженный, оскорбленный помнит все. Редко кому дано умение прощать, большинство несет свою обиду всю жизнь. И непременно при первой же возможности постарается отомстить и сделать побольнее, чтоб понятно стало, каково это — быть униженным и оскорбленным.

* * *

Галина Васильевна и Саша «бомбили» уже второй месяц. Каждый вечер в любую погоду мать и дочь выходили на промысел в надежде подзаработать. Денег катастрофически не хватало. Пенсия Галины Васильевны, Сашина зарплата в Гнесинке плюс иногда частные уроки — вот и весь доход. Расход рос день ото дня, как рос день ото дня Андрей, сын Саши, внук Галины Васильевны. Нет, ничего сверхъестественного он от них не требовал. Андрей вообще ничего не требовал: ни мобильника, ни навороченных джинсов, ни лазерного принтера. Редкий случай для отрока шестнадцати лет. Деньги были нужны просто на жизнь, на самое необходимое.

Иногда днем Галина Васильевна башляла на старом Арбате, рисовала портреты. Ее работы нравились клиентам. Конкуренты вначале косились на нее, некоторые предлагали даже турнуть «осколок классицизма», но добрый нрав художницы, ее отношение к ним, как к детям, быстро разрешили проблему. И если вначале она угощала их горячим чаем и какой-нибудь плюшкой «hecho a mano» — сделано вручную, — то сейчас они взяли ее под свое крыло. К тому же мэтресса, как за глаза звали Галину Васильевну местные художники, давала дельные советы по рисунку, но лишь в тех случаях, когда ее об этом просили.

В молодости Галина Васильевна училась в институте живописи, подавала большие надежды, но… влюбилась в однокурсника, вышла за него замуж и через год родила дочь. А еще через два года они расстались. Из института Галина ушла — видеть каждый день любимого человека было выше ее сил. Устроилась чертежницей в конструкторское бюро. Многие годы не брала в руки кисти, отгоняя таким образом воспоминания о прошлом. Не потому, что не простила мужу измену, свою искалеченную судьбу, — она так и не вышла больше замуж, хотя была красива и имела успех у мужчин. Галина простила его, претензий к нему не имела, но живопись осталась там, в той жизни. Правда, иногда тайком от дочери и внука она вынимала из нижнего ящика письменного стола карандаши, увлеченно делала наброски, а потом вдруг, будто устыдившись своего порыва, поспешно убирала все обратно, чтобы через год-два, не устояв перед искушением, вновь открыть ящик Когда Галина Васильевна поняла, что все ее уловки не что иное, как самообман, она достала с антресоли мольберт и пошла на Арбат — зарабатывать. Ей больно было смотреть, как дочь убивается на двух работах, а она… Ей даже стало стыдно за себя, что вместо того, чтобы реально помочь, занимается самокопанием.

— Мама, — окликнула Галину Васильевну дочь, — не отвлекайся.

— Что ты, что ты, гляжу в оба!

Их старенький жигуленок стоял на обочине дороги, и женщины пристально вглядывались в лица прохожих. Голосующий должен был пройти фейсконтроль. Если лицо у потенциального клиента было приятное, еще лучше интеллигентное, женщины подъезжали и предлагали свои услуги. Если нет — от ворот поворот. Сегодня работать с клиентами было трудно. День выдался морозный, как и положено в Крещение, со снегопадом. Порывистый ветер сек по щекам. Редкие прохожие прятали лица в шарфы и воротники пальто.

— Полчаса уже стоим, и ничего, — сказала Саша и, не удержавшись, добавила с легкой иронией: — Может, сегодня не твой день?

— Мой Сашенька, мой!

Обычно за руль садилась Саша, но Галина Васильевна потихоньку отвоевала у дочери эксклюзивное право быть всегда у руля. Делала она это поэтапно. Вначале вымаливала: «Ну, пожалуйста, дай порулить!» — потом перешла на сухой язык цифр. Взяла листок и выписала выручку за дни, когда за рулем была дочь, а рядом — свои показатели. Оказалось, что по количеству денег, заработанных на извозе, они почти сравнялись, а по количеству дней за рулем разница составила целую неделю. С цифрами в руках Галина Васильевна поставила вопрос ребром: либо день я — день ты, либо езжай одна. Конечно, это была только угроза, она никогда не пошла бы на это. Дочь и мать всегда выезжали «на дело» вместе — страх перед возможным грабителем или убийцей крепко сидел в обеих. Саша долго смеялась, когда мать выступила со своим графиком. Она прекрасно поняла, что та жалеет ее, зная, в каком ритме ей приходится крутиться. Но ее жалость не оскорбляла, было в этом что-то ужасно трогательное, как в детстве, когда малыш легко дарит свою любимую игрушку другому малышу, некрасивому, плохо одетому. Конечно, под натиском цифр Саша не устояла и дала добро. Если она может сделать матери приятное, почему не сделать? Ей ли не знать, как мать любит водить машину.

— Саша, смотри, вышел какой-то с протянутой рукой, — Галина Васильевна приосанилась. — Как он тебе?

— Отсюда вроде ничего. Поглядеть нужно. Прямо в глаза, как ты умеешь.

— Тогда поехали? — с энтузиазмом спросила Галина Васильевна.

— Газуй!

Жигуленок медленно выехал с обочины и притормозил метрах в пяти от голосующего мужчины. При свете фар его было хорошо видно. Пока он шел к машине, женщины успели обменяться впечатлениями:

— Лицо