Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов
– Иван, зря я с тобой не поспорил на десять кулей шишек. Потому что вот – МКАД! Москва!
– А ты не видишь эту толпу и полицейские машины?
– Митинг, наверное.
– А ты давно видел митинги?
– Ну, или праздник какой-нибудь муниципальный. Рядом с праздником всегда много полицейских машин.
– Давай свернем и спрячемся.
– Да зачем? Дорога же не перекрыта. Просто стоят на обочине. Авария, скорее всего.
– И поэтому толпа народа? Сворачивай в лес, пожалуйста, Лёнич. Давай спрячемся.
– У тебя паранойя?
– У меня паранойя только у трезвого. Если я чего-то боюсь, значит, это на самом деле страшно. А сейчас я очень боюсь. Сворачивай в лес, пока не поздно.
– Слушай, ну не смешно уже. Я устал и хочу домой.
– Ты видишь? Видишь?
– Да. Что там происходит?
– Давай мы узнаем об этом потом.
– А куда тут сворачивать?!
– Разворачивайся!
– Права отберут.
– Ну ты видишь, что полиция сейчас занята?
– Ладно. Спрячемся в лесу. Может, новости скоро будут.
– Как ты собрался среди всех последних новостей найти новость об этом? Она затеряется.
– Мы тоже затерялись. Сейчас, может быть, это и к лучшему.
– Кажется, ты начинаешь что-то понимать.
– Кроме одного: что это за туман? Он рассеялся на пять минут, как будто специально, чтобы мы увидели это. А сейчас опять затягивает.
– Разъяснило.
– Чего?
– Когда туман рассеивается или гроза проходит, у нас говорят «разъя́снивает». Но сейчас еще рано так говорить.
– У этого всего должно быть какое-то объяснение.
– Ты так говоришь, как будто у всего остального, что сейчас происходит, есть какое-то объяснение.
– Сейчас встанем в лесок, успокоимся и подумаем.
– А что тут думать. В Москву нам сейчас не надо. Хотя мы туда и не можем.
– Ты можешь хоть что-нибудь объяснить?
– А ты?
– Я же не ты, со мной раньше не происходило того, чего не может происходить…
– Это ты со мной связался потому что. Я Соне тоже постоянно так говорю. С теми, кто связывается со мной, начинает происходить то, чего не может происходить.
– Я уже понял… Ты не боишься за нее?
– Боюсь, но так, нормально. Боялся бы по-настоящему, если бы она собралась в Израиль.
– Мы с Таней тоже думаем, но насчет Германии.
– Этого я тоже боюсь.
– Почему?
– Если все уедут, то кто останется?
– Да не уедут все. Даже мы с тобой не можем сначала уехать из леса, а потом вернуться в него.
– Вот этого я всю жизнь и боюсь. Что сначала надо будет уехать, а потом придется вернуться. Возвращаться – вообще самое лучшее, но для этого надо сначала уехать. А это всегда тяжело.
– Мысли Ивана опять пошли.
– Потому я и уговариваю тебя съездить, чтобы потом испытать удовольствие вернуться. Путь важнее цели. Поиск ценнее клада.
– Так, все. Здесь встанем. Успокоимся и подумаем, что делать дальше.
– А что ты машину почти на дороге поставил? Загони ее поглубже в кусты.
– Я сейчас тебя загоню поглубже в кусты. Что делать будем?
– Что? Пойдем искать.
– Что искать?
– То, что сначала поехали искать. Мы вернулись в начало пути.
– Ты поехавший?
– А что? Ты посмотри, место самое подходящее. Вроде лесок, но и город близко. Забор какой-то непонятный бетонный. Тропинка, и вон арматура торчит, как та, об которую я тогда ботинок порвал. Пошли. Все равно до вечера мы в Москву не попадем.
– Да почему до вечера?
– Потому что утро иногда наступает совсем не тогда, когда ты его ждешь.
– Все, я правда в последний раз с тобой езжу.
– Ты же знаешь, все так говорят – «в последний раз».
– Ладно, пошли опять в лес, там безопаснее. А как ты собрался искать?
– По ощущениям, по приметам. Бутылки, бумажки, пачки из-под сигарет.
– А найдем опять коньяк или орешки.
– И то хлеб.
– Кстати, вот что-нибудь поесть бы найти.
– Я не хочу, у меня бухло, наоборот, отбивает аппетит.
– Я рад за тебя. А я бы поел чего-нибудь.
– Орешки остались, пощелкай их.
– А как их щелкать, ты говорил?
– Не как семечки, а поперек. Но я сам никогда не умел, просто расковыривал их.
– Еда, которую нужно еще расковыривать…
– Я с детства привык, что еду нужно добывать.
– Вот я, кстати, всегда удивлялся: вроде унылый подмосковный лесок, а на пятьсот метров вглубь зайдешь – и уже какая-то сказочная тайга.
– Не, тайга не сказочная, в смысле не страшная. А тут опять сказочный лес, да.
– Вот, кстати, насчет «сказочный»: знакомые рассказывали, что находили случайно у себя в подъезде. А чтобы так, канонично, в лесу случайно найти и украсть чужой клад – не думал, что может такое быть.
– Ну, ты знаешь, что я сейчас скажу, да?
– Да. Но ты же все равно скажешь.
– Могу не говорить. Могу про девушек рассказать.
– Про каких?
– Про своих. Когда мысли страшные, я всегда начинаю о женщинах думать.
– Так ты про девушек или женщин хочешь рассказать?
– Могу и о тех, и о тех. У меня их, оказывается, много было. Это мне Соня потом объяснила. Видимо, чтобы мне совсем грустно не было оттого, что женился.
– Давай остановимся на чем-то одном.
– В общаге была общая кухня на этаже. Кирич мне там объяснял, какие пельмени лучше жарить, а не варить.
– Ты же про девушек хотел? А, ты подходишь к этому.
– Да.
– Только можно, пожалуйста, без кулинарных метафор.
– Слушай, давай машину хотя бы листьями забросаем. Она же у нас каршеринговая, платить потом за нее.
– Сейчас тебя листьями забросаю.
16:49 «Крейцерова соната»
– Я тоже женился в тридцать пять и тоже на Софье. А до тридцати пяти – тоже пьянство и разврат, конечно.
– Так про пьянство или про разврат ты сейчас хочешь?
– Сейчас про свадьбу, ты же спрашивал.
– Таак. Значит, ты женился как Толстой?
– Не совсем. Я недавно снова перечитывал «Крейцерову сонату». Страшное произведение, конечно.
– Напомни вкратце нашим зрителям сюжет.
– Ну какой там сюжет. Человек, больше всего в жизни любивший женщин и плотскую любовь, в старости лишился ее, но не разлюбил.
– Кого?
– Любовь. Именно плотскую.
– Оок.
– И тогда от обиды и раздражения он написал, что плотская любовь – это плохо. А женщины главное зло.
– А, ты про самого Толстого.
– Конечно.
– Мне кажется, ты упрощаешь. А как же тонкость чувств, сложность переживаний, всякие оттенки, свойственные русской классике?
– Мне кажется, ты просто не читал.
– Я прочту обязательно. Я так понимаю, через «Крейцерову сонату» ты подходишь к своей свадьбе.
– Нет. Просто грустно стало от этой «Сонаты». Видно, как он хочет этой плотской
