Караваджо, или Съездить в столицу, развеяться - Геннадий Кучерков
***
Все это восстанавливалось в его памяти под равномерный шум воды, льющейся из крана, и ОН не сразу заметил, как она стала переливаться через бортик ванны. ОН быстро встал, расплёскивая ещё больше воды, закрыл кран и бросился поспешно удалять воду с пола.
Надев халат на мокрое тело, ОН уставился на себя в зеркало. Недавно коротко стриженная, но уже заросшая голова, многодневная щетина на лице, тёмные провалы глаз. По этим признакам ОН предположил, что отсутствовал дома не менее недели. Но вспомнил состояние холодильника, дурной запах как будто снова ударил ему в нос, и ОН, поморщившись, промыл ноздри водой. Нет, не меньше двух-трёх недель провалялся в больнице, заключил ОН.
Но как ОН туда попал? Память, выдав ему картинки последних часов, отказывалась рассказать, что было раньше. Но ощущение сдавливания в черепной коробке уже стало постепенно проходить.
ОН прошёл в комнату, включил свет и взгляд его сразу упал на стоящий напротив двери комод. А на нем ОН увидел свой паспорт и главную банковскую карту. И сразу вспомнил свой отъезд в Москву.
ОН торопился на электричку. Уже сойдя с крыльца дома, остановился и по привычке обшарил на всякий случай карманы: все ли взял с собой. Социальная карта на месте, значит оплата проезда гарантирована. В барсетке обнаружилась банковская карта, которой ОН пользовался для текущих расходов. Не было паспорта. Раньше ОН никогда не ездил в столицу без этого документа, мало ли что может случиться, там вечно что-нибудь происходит в последние годы. Но сегодня решил рискнуть, расписание электричек торопило, и ОН не стал возвращаться.
ОН лёг на диван и, глядя в окно на набирающее светлые краски раннее утреннее небо, вспомнил все. Вспомнил посещение выставки картин Караваджо, своё возбуждение и сильный сбой в самочувствии при осмотре полотна «Положение во гроб». Это воспоминание не вызвало у него удовольствия, скорее — раздражение. И он не стал на нем задерживаться. Вспомнился шумный вагон петушковской электрички, в котором ОН возвращался домой.
И все. На этом память тормозила. Вслед за этим следовал потолок больничной палаты и его бегство домой.
ОН не стал ломать себе голову над вопросом, что произошло в вагоне. Сам себе поставил диагноз, который логично вытекал из его болячек: с ним случился сердечный приступ, ОН потерял сознание, его передали скорой помощи. Как ОН оказался в столичной больнице, если электричка шла из Москвы? ОН решил не заморачиваться этим вопросом, решив, что его заболевание требовало вмешательства столичных специалистов.
ВСТРЕЧА С БЕГЛЕЦОМ
Данных электронного чека за покупку, которую Беглец сделал в универсаме, оказалось достаточно, чтобы к середине следующего дня Роман Ильич получил от своих коллег-айтишников всю необходимую ему информацию. Беглецу оказалось 75 лет. В прошлом — научно-педагогический работник в одном из дальневосточных университетов. В Подмосковье зарегистрирован последние 10 лет. Существует исключительно за счёт пенсии. Получает государственное вспомоществование в виде разного рода льгот, субсидий и компенсацией, в том числе за проживание в одиночестве.
У Беглеца был сын, но он жил с семьёй на другом конце страны. Романа Ильича удивило то, что сын не разыскивал отца. Неужели за все это время он ни разу не позвонил и не обеспокоился отсутствием соединения? Единственное объяснение этому он находил в том, что они не общаются или общаются крайне редко. Для многих нынешних детей — это не редкость.
В социальных сетях Интернета сведений о Беглеце почти не нашлось. Имея аккаунты в ОК и ВК, пользовался площадками крайне редко, подробностями своей жизни не делился. Но на его имя в адресной строке Яндекса Интернет откликнулся материалами о его творческой деятельности за последние 10–15 лет. За ним числились несколько электронных и печатных публикаций в последние годы, на виртуальных выставках фигурировали десятки произведений живописи.
Медицинская его история оказалась не простой. Он был инвалидом второй группы. Перенёс три серьёзные операции, в том числе на открытом сердце.
В целом, у следователя сложился образ Беглеца, как человека, обременённого хроническими заболеваниями, увлечённого разноплановым творчеством, принципиального противника «само раздевания» в социальных сетях.
Ничто не свидетельствовало о том, что этот пенсионер может представлять опасность для общества. Скорее, можно было ожидать встретить в его лице человека здравомыслящего, порядочного, благонамеренного, не претендующего на известность, может быть, даже замкнутого по характеру.
К Роману Ильичу вновь вернулась мысль о том, что такого рода самодостаточные люди, удовлетворённые каким ни есть богатством своего внутреннего мира, имеют право держаться подальше от общества и государства, оберегая себя от тех ограничений, которые они на человека накладывают без стеснения, от претензий, которые они бесконечно к нему предъявляют.
Однако с установлением личности беглеца дело о его исчезновении из больницы не заканчивалось. Реконструкция побега, сложившаяся в голове следователя, требовала своего подтверждения от самого Беглеца. Кроме того, будучи умудрённым опытом своей немалой следственной практики, Роман Ильич в глубине души не исключал, что женщины в магазине обознались и снятые им с чека данные относятся совсем к другому человеку, никогда из больницы не бегавшего.
Он не избавился от этих сомнений даже тогда, когда не смог соединится с этим человеком по телефону, номер которого фигурировал в полученной им от айтишников информации. Хотя отсутствие соединения почти однозначно подтверждало, что он на правильном пути. Телефон того ведь был похищен.
Роман Ильич решил снова съездить в Дрезну, чтобы лично пообщаться с предполагаемым беглецом. Ему не хотелось доверить местному отделу полиции деликатное дело снятия показаний по поводу бегства пациента из больницы. Ведь во всей этой истории был аспект, который мог привести Беглеца на скамью подсудимых. А Роману Ильичу не был уверен, что тот этого заслуживает.
Доказательство угона им машины скорой помощи, вот что представляло бы угрозу для Беглеца. Этих доказательств не было. Не было свидетелей, не было вещественных доказательств, не было дактилоскопических следов на машине. Но не было и алиби у беглеца, потому что нельзя было исключить его присутствия на подъездной площадке у приёмного отделения или рядом с ней в момент угона автомобиля.
Роман Ильич не собирался искать доказательств вины Беглеца, и даже был готов, по возможности, проигнорировать их, если
