Любимчик Эпохи - Катя Качур
— Я понимаю, что вы не детский эндокринолог, — оправдывалась мама-инженер, — но запись к городскому специалисту только на два месяца вперед.
Софья Михайловна осмотрела девочку и заключила:
— Гоните эту тварь Катю поганой метлой. У вас абсолютно здоровый, но системно недоедающий ребенок!
Так Илюшина подработка закончилась, но начался личный бизнес. За время общения с бабой Катей он узнал про все «бутылочные» места и теперь стал независимым коммерсантом. За полгода Илюша скопил четыре пятьдесят и вывалил гору мелочи на стол опрятной бабули из комиссионки.
— З-заверните В-врубеля, — попросил он, чувствуя, как по телу разливается томное удовлетворение.
— Вы что, на паперти стояли? — подняла очки бабуля.
— А что, на п-паперти столько д-дают? — навострил уши Илюша.
— Это образное выражение, молодой человек, я и понятия не имею, сколько дают на паперти, — бабуля включила училку.
— Ж-жаль, — вздохнул Илья.
— Как вам не стыдно, вы же комсомолец! — вскипела она.
— Д-давайте уже «Л-лебедя», — он нетерпеливо теребил пуговицу на рубашке, — у нас л-любые деньги в п-почете.
Вечером Илюша просверлил дырку над своей кроватью, вдолбил дюбель, ввинтил шуруп и торжественно повесил картину. Вернувшийся с футбола Родион надул щеку и скривил рожу.
— Как сие понимать?
— Это Т-тамарка, моя ж-жена, — спокойно сказал Илюша, — отныне и н-навсегда она будет со м-мной. Д-другие женщины в этой жизни уже н-не имеют зн-начения.
— Ээээ, ты не обязан жениться на каждой, кто умер от передозы, — опешил Родик. — Не думаю, что она оценила твой подвиг.
— Мне все р-равно, о чем ты не д-думаешь, — отрезал Илюша, и больше разговор о Тамарке не поднимался никогда.
Она поселилась в комнате, восхищая маму с папой (какой тонкий вкус у Илюшеньки!), и героиновый взгляд упирался в не менее обдолбанные рожи Стива Тайлера и Джо Перри из «Аэросмита», которые в ответ тырились на нее с противоположной стены — над кроватью Родика висел их постер. На этот плакат, кстати, Родион выпросил деньги у папы и купил его за трояк вместе с пачкой жвачек «Ригли Сперминт».
Спустя месяц старший брат предложил младшему «сходить к девочкам» в общагу железнодорожного института. Мол, принимают без подарков, да еще и борщом могут накормить. Илюша согласился. Жениться в его понимании не значило хранить верность. Они шли по улице мимо бесконечно длинной стройки, на которую с утра привозили работать зэков из областной колонии. Родька, как всегда, умничал, философствовал, обкатывая свой ораторский талант на Илюшиных безропотных ушах.
— Понимаешь, любая вещь имеет ровно такой смысл, какой ты сам в нее вложил, — он шагал, размахивая руками, как экскаватор ковшом, — вот почему в твоей жизни все так сложно?
Илюша молчал.
— Потому что, — продолжал брат, — ты нагружаешь объекты и события несуществующим значением. И начинаешь по этому поводу переживать. В процесс переживания ввергаются все органы и системы твоего организма. Они начинают реагировать на то, чего нет. Ты разрушаешься, болеешь, а объект, над которым ты эмоционируешь, этого абсолютно не заслуживает. Ему плевать на тебя и твои мысли. У него свое предназначение, и твои чувства его вообще не касаются. Так ради чего портить жизнь?
— Т-только попробуй п-привести в пример Т-тамарку, — рявкнул Илюша.
— Хорошо, вот тебе другой пример. Видишь, идет беременная кошка?
— В-вижу.
— Что думаю я: идет кошка, она беременна. Что думаешь ты: бедненькая кошечка, она, наверное, голодная, ее тошнит, ей страшно, она ищет место, где родить, на нее могут напасть собаки, ее могут пнуть по животу. Так?
— Т-так.
— И небось даже ночью будешь думать об этом: как там беременная кошечка, не сбила ли ее машина. Так?
— Т-так.
— А на хрена? Этой кошке начхать на тебя, она решает свои проблемы, у нее свой путь. И ей также будет фиолетово, когда ты от своих мыслей раскиснешь, заболеешь и станешь весь такой умирать.
— З-задолбал ты своими н-нравоучениями, — сплюнул Илюша.
— Или вот: на стройке стоит зэк, — не слышал его Родион.
— Ну, с-стоит з-зэк, — эхом отозвался Илюша. — И че?
Они остановились возле груды кирпичей и арматуры, огражденной от улицы колючей проволокой. Изможденный зэк с проваленным носом, в камуфляжных штанах и потной майке-алкашке, стоял за проволокой и пялился на них пустыми глазами. Он прикурил свежую сигарету, затушил спичку и бросил ее на камни, раздавив грязным ботинком.
— Ч-что не так с з-зэком? — спросил Илюша.
— Зэк курит, — констатировал Родион.
— Н-неожиданный пов-ворот, — съязвил Илья.
Заключенного в этот момент окликнул какой-то мужик, видимо, начальник, и тот, матюгнувшись, затянулся напоследок так, что его живот прилип к спине. Затем с досадой метнул длинный окурок через проволоку к ногам двух братьев.
— Что думаю я, — вышел из оцепенения Родька. — Я думаю: хороший бычок. Как раз нет денег на курево. Что думаешь ты: блииин, какой жирный бычок, но у зэка, поди, скарлатина, туберкулез, сальмонелла… И в итоге?
— Ч-что в ит-тоге? — разозлился младший брат.
— В итоге я докурю его, и мне ничего не будет. А если ты вдруг его докуришь — ты умрешь.
Илья психанул, выпустил пар из носа, как разъяренный бык, топнул кедом-копытом по асфальту, и в бешенстве схватив с земли бычок, засунул себе в рот.
— Ут-ткнулся? — спросил он после того, как клуб серого дыма повис в прогретом майском воздухе.
— Вот щаз ты мужик! — похвалил Родька. — Вот так и надо себя тренировать. Дай затяжечку.
— От-твали, — фыркнул Илья, — это мой т-трофей.
В общаге братьям ничего не обломилось. Девчонки готовились к сессии и идею разврата с малолетками восприняли равнодушно. Илюша с Родионом помотались по комнатам, доели остатки вермишелевого супа и были посланы подальше. Вернулись домой несолоно хлебавши. Царевна-Лебедь посмотрела на своего названого мужа с презрением и, как ему показалось, разочарованно вздохнула.
Через пару недель на внутренней стороне щеки у Илюши появился небольшой плотный бугорок. Он постоянно трогал его языком и полоскал рот разведенной настойкой календулы. Но шишка росла, и вскоре Илюшино лицо неприятно округлилось: лимфоузлы за ухом и под нижней челюстью распухли и сильно болели, температура не сбивалась аспирином. Илья уже не мог изображать благополучие и пожаловался маме. Софья Михайловна отвела его сначала к стоматологу, а потом к ухо-горло-носу. Лор покачал головой, отозвал ее в сторонку и, не разжимая зубов, произнес:
— Сводите-ка его к венерологу, мамаша. У меня нехорошее предчувствие.
В районном кожвендиспансере была огромная очередь. Среди бывалых мужиков и потертых женщин Илюша с мамой выглядели крахмальными салфетками, случайно оброненными в грязную лужу. На них таращились и сально улыбались. Наконец разбитной врач лет тридцати пригласил в кабинет. Осмотрел Илюшин рот, взял мазок и, подписывая направление на кровь, лукаво подмигнул
