Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
В тот вечер Иван завербовался в «Армию теней». Так называли новообращенных, которые, находясь на службе в национальной милиции, на самом деле занимались тем, что путали все планы и затрудняли действия своего начальства. Итак, Иван снова надел свою униформу и сделал вид, что вернулся в «родную гавань». В тот же день сам Кобра вызвал его в свой кабинет. Он обратился к нему с язвительной улыбкой.
– Похоже, к тебе наконец вернулся разум.
– Простите, я вел себя очень глупо.
Улыбка Кобры стала еще шире.
– Ты сильно-то не переживай – твоей вины тут нет. Этот Али просто сыграл на твоих эмоциях. Рашида, Уми и Эсмеральда рассказали нам, что произошло. Эсмеральда прятала под одеждой камеру, так что мы все могли наблюдать твое грехопадение.
– Как, значит, эти женщины – шпионки!
Кобра самодовольно напыжился.
– Да, они работают на нас. Если хочешь, они обслужат тебя по полной программе, как и в тот раз, только тебе уже не придется платить им заоблачную сумму.
Между тем имам Эль-Хадж Мансур твердо намерился жениться на Иване. Правда, у него уже было три жены и семеро детей – для обычного мужчины этого хватает с лихвой. Но эта заморская кошечка с таким очаровательным акцентом лопотала на бамбара и так мило сверкала своими длинными ножками в легких белых шортиках – малийские женщины таких не носили, – что у него закипала кровь. Не впервые на его памяти красотка, сначала отказавшая жениху, передумывала и меняла свое решение, если отвергнутому жениху хватало ума применить необходимые средства. А имам как раз мог рассчитывать на помощь Гарифуны, знахаря родом из земель игбо[49], которого превратности судьбы занесли аж до самого Кидаля. Репутация у него была безупречная. Жил он в десятке километров от города на пустынном плато, и его одиноко стоящий глинобитный дом выглядел нездешне, словно призрак. Он не был колдуном, этаким злокозненным персонажем, который устраивает людям жуткие несчастья, если ему хорошо заплатят. Скорее, он хорошо знал свое ремесло и одной рукой творил добро, а другой зло. То есть был одновременно и благодетелем, и злодеем. Вокруг его дома среди кактусов и диких кустарников стояли горшки всевозможных размеров, куда он запирал духи умерших, прежде чем позволить им проникать в души новорожденных.
Эль-Хадж Мансур приехал к знахарю под покровом ночи, ибо есть дела, которые лучше обстряпывать в темноте. Но тот его сразу признал.
– Снова ты! Какое лихо принесло тебя на этот раз? – воскликнул он.
– Мне нужна одна женщина.
– Как, опять! Да ты их коллекционируешь, – усмехнулся Гарифуна.
Но Эль-Хадж Мансур только отмахнулся.
– Что ты хочешь? Женщины – наше единственное утешение в этом мире, полном негодяев. Так учит нас Коран.
С этими словами он вручил Гарифуне отрез белого перкаля и орехи колы в качестве платы за услуги. Тот принял подношение, а потом засыпал в тыквенный сосуд для приготовления отваров растения, извлеченные из емкостей, которые он держал на полках; затем очень тщательно умыл лицо, уделяя особенное внимание глазам, зажег семь свечей – священное число – и стал бормотать себе под нос что-то неразборчивое.
Этот маленький спектакль продолжался около получаса, а потом знахарь посмотрел имаму прямо в лицо и прокричал:
– Эта женщина полностью одержима другим мужчиной!
– Это меня не пугает, – ответил имам. – Именно по этой причине я к тебе и обратился. Ты достаточно силен, чтобы справиться с этой заминкой. Я всецело тебе доверяю.
Гарифуна снова зажег две свечи, которые случайно погасли, и еще раз тщательно промыл глаза. Немного помолчав, он продолжал:
– Я никак не могу понять особой природы этого мужчины. Это не обычный любовник. Он родился одновременно с ней и делит с ней одну жизнь.
После чего он снова уставился в пространство.
И вдруг сорвался на крик:
– У нее есть брат-близнец?!
Этого Эль-Хадж Мансур не знал. Он, конечно, не раз видел Ивана в жилище Лансана, но понятия не имел, каковы его родственные отношения с Иваной.
– Дело твое мне видится крайне сложным, – сказал наконец знахарь. – Разузнай все хорошенько и возвращайся сюда на пятый день. Уже наступит полная луна, и я смогу использовать ее благие эманации. Тогда я буду знать в точности, что следует делать.
– Во сколько же мне это обойдется? – спросил Эль-Хадж Мансур с тревогой.
– Весьма недешево, – заявил Гарифуна, зажигая керосиновую лампу, что стояла на низком столике. – Я же сказал, дело твое крайне сложное.
Имам проделал весь долгий обратный путь в задумчивости. Луна, и правда еще не полная, бледным пятном красовалась посреди неба. Ее свет превращал песчаные дюны и скалы в причудливых доисторических животных, которые, казалось, вот-вот бросятся на путника. Но имам не чувствовал страха – слишком он был погружен в свои мысли. Он никак не мог взять в толк, что происходит. Как может сестра быть «полностью одержима» собственным братом? И что означали слова Гарифуны – «они делят одну жизнь»?
Эль-Хадж Мансур был далеко не наивен. Просто в Мали никого не удивишь инцестом, а к откровениям у психиатров и психоаналитиков никто не прибегает.
Он безо всяких помех добрался до Кидаля. А когда проезжал мимо дома Лансана, то заметил у входа небольшую толпу, охраняемую вооруженными солдатами милиции. Он поспрашивал людей и узнал, что там выступает знаменитый джаз-вокалист Герби Скотт вместе с Лансана Диарра при участии главного каирского оркестра. Имам не слишком жаловал подобный синтез, полагая, что каждый музыкальный жанр обладает собственным, уникальным, особенным звучанием, которое вовсе не обязательно сочетать с прочими. Так что он припарковал машину и прошел внутрь жилища, чтобы понаблюдать, что там происходит. Он отказался остаться в секторе, отведенном для ВИП-персон, предпочтя более укромное место, откуда открывался отличный обзор на группку молодежи, которая крутилась слева от сцены. Там были и Иван с Иваной. Раньше он не замечал, насколько эти двое похожи: те же миндалевидные глаза, черные, сверкающие, только более томные у Иваны, тот же пухлый рот, только более выраженный у Ивана, и подбородок с ямочкой, более глубокой у Иваны. Но поразительным было другое: близнецы двигались в абсолютно одинаковой манере, с одинаковыми жестами и даже мимикой. Но тут случаем воспользовался один докучливый человек, Эль-Хадж Амаду Сиссé. Он фамильярно подсел к имаму и начал какой-то тривиальный разговор. Не желая его поддерживать, имам заметил:
– Должно быть, Лансана счастлив – у него такие красивые дети.
На что этот Амаду скорчил мину:
– Ну, не так уж он радуется, поверьте мне. Сынок его ничего не желает делать. Он отказывается ехать с
