Падает снег - Марьяна Куприянова
Я поднимался в лифте назад и то и дело ловил себя на ухмылке, обдумывая все это. Вера, повторял я про себя, Вера. Что сотворила со мной робкая любовь этой молчаливой девочки, которую кто-то однажды очень сильно обидел… Только такие, обиженные и несчастный люди, подумал я, способны любить как никто другой и ценить каждое мгновение. Рано или поздно я узнаю, что там у нее такого случилось до меня, и если виной будет человек, а не обстоятельства, я тогда…
Но тут лифт замер, двери разошлись. Оказывается, я уже был на своем этаже.
Задумчиво вышагивая, я возвратился в квартиру. Вальяжно сел на диван, раскинув руки по спинке. Опустело. Ну, ничего, утешал я себя. Вот завтра… в институте… я точно сделаю с ней нечто нехорошее, почти как сегодня в лифте. Да… я снова поймал себя на том, что широко улыбаюсь. Скорей бы завтра. Подхвачу ее на руки и унесу оттуда. Пусть кричит и сопротивляется, главное – она будет у меня на руках. А значит, никуда не денется. Да, именно так все и будет. Я похищу ее прямо с занятий.
Откинув голову на спинку, я прикрыл глаза и заново ощутил то, что ощутил рядом с Верой в лифте несколько минут назад. Желание немедленно сжать ее как можно сильнее и покусать. Съесть ее… От этой мысли пробежали мурашки в пах. Женщины часто говорили мне, что я маньяк. Возможно, в чем-то они были правы. И в том, что я дикий и агрессивный, наверное, тоже. Но наедине с самим собой я своих стремлений не стесняюсь. Точнее, перед самим собой я рискую их обнажать.
Я вскинул голову и прислушался, широко распахнув глаза. Прищурился, стараясь понять, что меня обеспокоило. Предчувствие какое-то. Никогда у меня с этим не было беды – я всегда был далек от мистики и астрологии. А сейчас отчетливо понял: что-то изменилось. Я испугался, потому что решил, будто что-то могло случиться с Верой по дороге домой. Кулаки непроизвольно сжались и побелели. Такими кувалдами можно железнодорожные болты гнуть, а я ими тонкие девичьи ручки сжимаю, сади-ист. Ничего сам себе не объясняя, я спохватился, подскочил на ноги и побежал надевать плащ. Вышло слишком поспешно – я скорее почувствовал, чем услышал, что шов между лопатками наконец-то треснул и разошелся, но мне было не до того. Либо Вера зашьет, либо пора уже купить что-то более широкое в плечах.
Забегая в лифт и не забывая пригнуться, я уже находился в необъяснимо тревожном состоянии, чего, впрочем, по моему внешнему виду нельзя было сказать. Кабина тащилась медленно. Специально, решил я. Лучше бы по лестнице побежал, идиот. Почему-то мне казалось, что я должен как можно скорее оказаться внизу. Надо отвлечь себя приятными мыслями, чтобы время пролетело быстрее. И я стал вспоминать, с каким выражением Вера смотрит на меня, когда я хожу дома с голым верхом.
Видела бы она меня в молодости, когда я был тощим, почти дохлым. Не знаю, как меня ветром не уносило. Вот это забавно вспоминать. Годам к тридцати, не меняя питания и образа жизни, я вдруг стал набирать вес – постепенно, равномерно. А потом, когда подошло к тридцати пяти, так же внезапно, но уже в короткий срок, меня как-то разнесло и раздуло в стороны, и я сделался треугольным, с длинными ногами, узкими бедрами, раздвинутыми гордыми плечами и вытянутый в рост. В общем, стал замечать на себе все больше женских взглядов: заинтересованных, флиртующих, раздевающих, порой даже откровенно похотливых. Знал я всегда, что делать с этими взглядами, а особенно с их обладательницами. Сколько их было… а психика у всех оказывалась одинаково слабой. Одноразовые. Стало противно. Вот моя Вера…
В этот момент, как я подумал о ней, я увидел ее перед собой. Она шагнула в кабину, глядя на меня с фанатичным обожанием, и кинулась на шею. Мне пришлось нагнуться. Я не понимал, что с ней происходит, потому что она что-то постоянно шептала и, кажется, даже плакала. Я сказал: «Не обмануло предчувствие» и нажал кнопку лифта.
В квартиру я внес ее на руках, теперь уже слыша, как становится шире дыра на спине. Черт с этим плащом! Черт со всем! У меня на руках такое сокровище, и оно безостановочно твердит, что любит меня, и безостановочно целует меня в нос, в небритые щеки и подбородок, в губы, в скулы, в шею. Лицо у нее мокрое от слез. Я не решаюсь ничего говорить. Знаю: этот всплеск эмоций у женщин словами остановить нельзя, только решительными действиями. Я смотрю ей в глаза и слушаю, а сам напрягаюсь все сильнее с каждым шагом. Нет желания даже разуваться и снимать верхнюю одежду, поэтому проношу ее в спальню прямо так, как есть. Кажется, она этого даже не замечает. Все еще плачет. Я знаю, что люблю ее и что время пришло, но я молчу, потому что привык делать, а не говорить.
Когда мы падаем на кровать, я замечаю, что взгляд у нее становится такой же горящий и затуманенный, как и у меня. Мысли о сопротивлении с ее стороны даже не мелькает в моей голове, потому что голова у меня уже не работает, а на полную мощность включается кое-что другое. Кажется, Вера тоже мозг отключила, судя по тому, как рвёт на мне рубашку. И когда я успел скинуть плащ? Неважно. Всё несется стремительно и бурно. Я не замечаю течения времени, я вдруг обнаруживаю, что оба мы голые, туго сплетенные руками и ногами к телам друг друга, мокрые и горячие. Все кусками, отрывками, мгновениями. Делал ли я ей больно, не помню. Но ее стоны оглушали меня и распаляли снова и снова. Слова, которые она кричала, я даже не мог разобрать. Мой мозг готов был воспринимать только звуки, но не связную речь. Животное вступило в свои права: необузданное, беспощадное и агрессивное. Вера отчаянно гнулась подо мной,
