Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес
– Нет, скажу. Вот вы тогда увидите, как покрывать гадости. Вы должны были сами сразу пожаловаться. Вот погодите, вам достанется.
Саша встал и в замешательстве теребил пояс. Пришла Коковкина.
– Тихоня-то ваш хорош, нечего сказать, – злобно сказал Передонов.
Коковкина испугалась. Она торопливо подошла к Саше, села рядом с ним, – от волнения у нее всегда подкашивались ноги, – и спросила боязливо:
– А что такое, Ардальон Борисыч? Что он сделал?
– Вот у него спросите, – с угрюмою злобою ответил Передонов.
– Что такое, Сашенька, в чем ты провинился? – спросила Коковкина, трогая Сашу за локоть.
– Я не знаю, – сказал Саша и заплакал.
– Да что такое, что с тобою, что ты плачешь? – спрашивала Коковкина.
Она положила руки на плечи мальчику, нагибала его к себе и не замечала, что ему неловко. А он стоял, склонясь, и закрывал глаза платком. Передонов объяснил:
– Его там, в гимназии, дурным словам учат, а он не хочет сказать кто. Он не должен укрывать. А то и сам учится гадостям, и других покрывает.
– Ах, Сашенька, Сашенька, как же это ты так! Разве можно! Да как тебе не стыдно! – растерянно говорила Коковкина, отпустив Сашу.
– Я ничего, – рыдая, ответил Саша, – я ничего не сделал худого. Они меня за то и дразнят, что я не могу худых слов говорить.
– Кто говорит худые слова? – опять спросил Передонюв.
– Никто не говорит, – с отчаянием воскликнул Саша.
– Видите, как он лжет, – сказал Передонов, – его наказать надо хорошенько. Надо, чтоб он открыл, кто говорит гадости, а то на нашу гимназию нарекания пойдут, а мы ничего не можем сделать.
– Уж вы его извините, Ардальон Борисыч! – сказала Коковкина, – как же он скажет на товарищей? Ведь ему потом житья не дадут.
– Он обязан сказать, – сердито сказал Передонов, – от этого только польза будет. Мы примем меры к их исправлению.
– Да ведь они его бить будут? – нерешительно сказала Коковкина.
– Не посмеют. Если он трусит, пусть по секрету скажет.
– Ну, Сашенька, скажи по секрету. Никто не узнает, что ты сказал.
Саша молча плакал. Коковкина привлекла его к себе, обняла и долго шептала что-то на ухо. Он отрицательно качал головою.
– Не хочет, – сказала Коковкина.
– А вот розгой его пробрать, так заговорит, – свирепо сказал Передонов.
– Принесите мне розгу, я его заставлю говорить.
– Ольга Васильевна, да за что же! – воскликнул Саша.
Коковкина встала и обняла его.
– Ну, довольно реветь, – сказала она нежно и строго, – Никто тебя не тронет.
– Как хотите, – сказал Передонов, – а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы. Может быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят девчонкой, – может быть, совсем за другое. Может быть, не его учат, а он других развращает.
Передонов сердито пошел из комнаты. За ним вышла и Коковкина. Она укоризненно сказала:
– Ардальон Борисыч, как же это вы так мальчика конфузите нивесть за что! Хорошо, что он еще и не понимает ваших слов.
– Ну, прощайте, – сердито сказал Передонов, – а только я скажу директору. Это надо расследовать.
Он ушел. Коковкина пошла утешать Сашу. Саша грустно сидел у окна и смотрел на звездное небо. Уже спокойны и странно печальны были его черные глаза. Коковкина молча погладила его по голове.
– Я сам виноват, – сказал он, – проболтался, за что меня дразнят, а он и пристал. Он – самый грубый. Его никто из гимназистов не любит.
На другой день Передонов и Варвара переезжали, наконец, на новую квартиру. Ершова стояла в воротах и свирепо ругалась с Варварою. Передонов прятался от нее за возами.
На новой квартире тотчас же отслужили молебен. Необходимо было, по расчетам Передонова, показать, что он – человек верующий. Во время молебна запах ладана, кружа ему голову, вызвал в нем смутное настроение, похожее на молитвенное.
Одно странное обстоятельство смутило его. Откуда-то прибежала маленькая тварь неопределенных очертаний – маленькая, серая, юркая недотыкомка. Она посмеивалась и дрожала и вертелась вокруг Передонова. Когда же он протягивал к ней руку, она быстро ускользала, убегала за дверь или под шкап, а через минуту появлялась снова, и дрожала, и дразнилась – серая, безликая, юркая.
Наконец, уж когда кончался молебен, Передонов догадался и зачурался шопотом. Недотыкомка зашипела тихо-тихо, сжалась в малый комок и укатилась за дверь. Передонов вздохнул облегченно.
«Да, хорошо, если она совсем укатилась. А может быть, она живет в этой квартире, где-нибудь под полом, и опять станет приходить и дразнить».
Тоскливо и холодно стало Передонову, «И к чему вся эта нечисть на свете?» – подумал он.
Когда молебен кончился, когда гости разошлись, Передонов долго думал о том, где бы могла скрываться недотыкомка. Варвара ушла к Грушиной, а Передонов отправился на поиски и принялся перерывать ее вещи.
«Не в кармане ли унесла ее Варвара? – думал Передонов. – Много ли ей надо места? Спрячется в карман и будет сидеть, пока срок не придет».
Одно Варварино платье привлекло внимание Передонова. Оно было в оборках, бантиках, лентах, словно нарочно сшито, чтобы можно было спрятать кого-нибудь. Передонов долго рассматривал его, потом с усилием, при помощи ножа, вырвал, отчасти вырезал карман, бросил его в печку, а затем принялся рвать и резать на мелкие куски все платье. В его голове бродили смутные, странные мысли, а на душе было безнадежно тоскливо.
Скоро вернулась Варвара, – еще Передонов кромсал остатки платья. Она подумала, что он пьян, и принялась ругаться. Передонов слушал долго и наконец сказал:
– Чего лаешься, дура! Ты, может быть, чорта в кармане носишь. Должен же я позаботиться, что тут делается.
Варвара опешила. Довольный произведенным впечатлением, он поспешил отыскать шапку и отправился играть на биллиарде. Варвара выбежала в переднюю и, пока Передонов надевал пальто, кричала:
– Это ты, может быть, чорта в кармане носишь, а у меня нет никакого чорта. Откуда я тебе чорта возьму? Разве по заказу из Голландии тебе выписать!
Молоденький чиновник Черепнин, тот самый, о котором рассказывала Вершина, что он подсматривал в окно, начал было, когда Вершина овдовела, ухаживать за нею. Вершина не прочь была бы выйти замуж второй раз, но Черепнин казался ей слишком ничтожным. Черепнин озлобился. Он с радостью поддался на уговоры Володина вымазать дегтем ворота у Вершиной.
Согласился, а потом раздумье взяло. А ну как поймают? Неловко, все же чиновник. Он решил переложить это дело на других. Затратив четвертак на подкуп двух подростков-сорванцов, он обещал им еще по пятиалтынному, если они устроят это, – и в одну темную ночь дело было сделано.
Если бы кто-нибудь в доме Вершиной открыл окно после полуночи, то он услышал бы на улице легкий шорох босых ног на мостках, тихий шопот, еще какие-то мягкие звуки, похожие на то, словно обметали забор; потом легкое звяканье, быстрый топот тех же ног, все быстрее и быстрее, далекий хохот, тревожный лай собак.
Но никто не открыл окна. А утром. Калитка, забор около сада и около двора были исполосованы желтовато-коричневыми следами от дегтя, На воротах дегтем написаны были грубые слова. Прохожие ахали и смеялись, разнеслась молва, приходили любопытные.
Вершина ходила быстро в саду, курила, улыбалась еще кривее обычного и бормотала сердитые слова. Марта не выходила из дому и горько плакала. Служанка Марья пыталась смыть деготь и злобно переругивалась с глазевшими, галдевшими и хохотавшими любопытными.
Черепнин в тот же день рассказал Володину, кто это сделал. Володин немедленно же передал это Передонову. Оба они знали этих мальчишек, которые славились дерзкими шалостями.
Передонов, отправляясь на биллиард, зашел к Вершиной. Было пасмурно. Вершина и Марта сидели в гостиной.
– У вас ворота замазали дегтем, – сказал Передонов.
Марта покраснела. Вершина торопливо рассказала, как они встали и увидели, что на их забор смеются, и как Марья отмывала забор. Передонов сказал:
– Я знаю, кто это сделал.
Вершина в недоумении смотрела на Передонова.
– Как же это вы узнали? – спросила она.
– Да уж узнал.
– Кто же, скажите, – сердито спросила Марта.
Она сделалась совсем некрасивою, потому что у нее были теперь злые заплаканные глаза с покрасневшими и распухшими веками. Передонов отвечал:
– Я скажу, конечно, для того и пришел. Этих мерзавцев надо проучить. Только вы должны обещать, что никому не скажете, от кого узнали.
– Да отчего же так, Ардальон Борисыч? – с удивлением спросила Вершина.
Передонов помолчал значительно, потом сказал в объяснение:
– Это такие озорники, что голову проломят, коли узнают, кто их выдал.
