Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Прости, Шахар, но почему же ты сам сторонился меня и молчал? – вспыхнул тот. – Тебе в самом деле не в чем упрекнуть меня, потому что ты сам допустил это. Тебе, наверно, было выгодно перекладывать ответственность за твое теперешнее состояние на всех вокруг, и на меня в том числе, хотя ты, почему-то, называешь меня своим другом. Так вот, дорогой мой друг: никто, ни в чем, тебе не виноват! Ты сам себе виноват!
– Ну, Хен, ты заговорил прямо как Наор! – еле выговорил ошеломленный Шахар.
– А кто сказал, что он был дураком? – парировал все еще возбужденный Хен. – Если бы Наор был дураком, то он не был бы главарем банды, и уж наверняка не нашел бы подхода к Галь.
Выпалив это, он сам испугался того, что бездумно вырвалось из его уст. Ему пристало попросить у Шахара прощения, но он не знал, в каких словах, и поэтому замолчал, в ожидании его реакции. А тот, также, не решаясь вступать с ним в продолжительный спор, твердо выговорил только одно:
– Ты абсолютно бестактен, Хен!
– Пусть лучше я буду бестактным, но не бесчестным, – так же твердо ответил тот.
Они стояли друг напротив друга, оба одинаково высокие, сильные, возмужавшие и уверенные каждый в своей правоте. Оба знали, что дальнейшее выяснение отношений ни к чему не приведет их. Никто из них обоих не мог вести себя иначе, ни тогда, ни, тем более, сейчас.
После продолжительного молчания Шахар взял еще одну бутылку «Лефа» и, одним глотком отхлебнув треть, беспокойно заходил по комнате. Хен смотрел на него с явным недовольством, больше не прикасаясь к пиву.
– Я пойду, – сказал он, сделав движение к двери. – Не сердись, если что-то не так.
Шахар был готов уже, скрепя сердце, отпустить пришедшего на все четыре стороны, но внезапно возникший в его мозгу вопрос воспрепятствовал ему.
– Подожди минуту, – произнес он, резко остановившись. – Расскажи мне только… как она?
Хен развел руками:
– А почему ты спрашиваешь меня? Ты можешь сам у нее узнать.
Его стремительный ответ, и особенно тон, каким он его произнес, ясно давали понять, какого он был истинного мнения о том, что случилось между Шахаром и Галь. Шахар же, услышав его тон, сразу почувствовал, что зашел с ним в еще один тупик.
– Ты считаешь это возможным? – спросил он, немного поколебавшись.
– Почему бы и нет? Я бы так поступил на твоем месте, особенно зная, что допустил роковую ошибку по отношению к ней, – последовал ответ, еще жеще, чем предыдущий.
Шахар Села разразился саркастическим хохотом, прижав незаконченную бутылку пива к своей груди. Его полные отчаянья голубые глаза поддернулись влагой.
– Ты говоришь, роковую ошибку? – дрогнувшим голосом заговорил он, глядя Хену в глаза. – Да я никогда в жизни не ошибался! Представь себе: перед тобою человек, который никогда не мог допускать никаких оплошностей, – горько усмехнулся он, – у которого с детства был четкий план действий, согласно которому он должен был добиться всего, что ему положено!
– Почему ты мне это говоришь? – недоуменно спросил Хен. – Мы и так всегда знали, что ты – заумник!
– Ну, конечно, для вас я всегда был заумником, «суперменом»… Ишь, какие прозвища! Как раз соответствующие такому отличнику, каким я был! А, между тем, я всего лишь жил своею жизнью. Просто такова была моя реальность, Хен! Таким был составленный для меня план. Ты ведь знаешь, как иногда играючи спрашивают у маленьких детей: "кем ты хочешь стать, когда вырастешь?" Уж я-то всегда это точно знал, и всегда упорно стремился к этому. Мой график всегда был забит с утра до вечера как текущими, так и дополнительными занятиями. А Галь была рядом со мной… и я горячо ее любил, вопреки тому, что вы, наверно, думаете!..
Хен, которому горячечный монолог Шахара уже начал надоедать, ибо он понял, куда тот клонит, иронично прыснул. Но от Шахара не ускользнула его реакция, и он, повысив голос, заговорил еще надрывней, еще взволнованней, чем раньше:
– Я знаю, что говорю! Я бы никогда не причинил ей столько горя, если бы чуть раньше почва не ушла у меня из-под ног! Я не знал, к сожалению, о том ее чертовом модельном контракте!
– А если бы узнал, то что? – взревел Хен. – Что бы изменилось?
– Да откуда я знаю? – раздраженно прозвучало в ответ. – В то время я себе спокойно работал над моим эссе, веря в его гарантированный успех. Иначе быть и не могло. Я всегда сдавал работы на самые высшие баллы! А тут еще возможное участие в конкурсе… Не смейся, Хен, – прибавил Шахар, увидев, что румяный рот его гостя растянулся в презрительной ухмылке. – Как мне тебе объяснить, насколько это было важно для меня? Это была еще одна ступень на пути к моей цели, ради которой все и делалось! И сколько же я получил с подачки Даны? – При этих словах он отставил бутылку с пивом, с грохотом выдвинул ящик стола и, достав ту самую зеленую папку, со злостью бросил ее на стол. – Восемьдесят два! Восемьдесят два! Всего! Настоящий плевок мне в лицо!
– Ты нисколечко не изменился с тех пор! – холодно постановил Хен. – У тебя все те же самые эгоистичные рассуждения. Меня тошнит тебя слушать!
– Подожди, Хен, ради Бога, дай мне договорить! – не унимался неистовствовавший Шахар. – Тебе не дано понять, что я тогда почувствовал! А каково мне было видеть слезы Галь, когда она сказала мне… Ты знаешь, что она мне сказала? – процедил он, подойдя почти вплотную к Хену. – Что так, как я вел себя с ней в то время, не было достойным любящего мужа!
– Она назвала тебя мужем? – вытаращил глаза Хен. – Ребята, вы что, совсем спятили?
– Это я один спятил, я! – с горечью крикнул Шахар. – Я строил планы для себя, а не для нас! Она отдала мне все самое дорогое, а я променял наши встречи на стопку печатных листов! – изрек он, с ненавистью швырнув папку на пол. Потом, одним глотком допив отставленную бутылку пива, он опять в бешенстве заходил по комнате, громко сетуя: – Поделом мне! Я сполна расплатился за мою извечную правильность во всем. Я больше никакой не заумник, не «супермен». Я – кусок собачьего дерьма, увязший в дерьмовом романе с убогим и жалким подобием моей красавицы. И как, по-твоему, мне быть с нею сейчас? – спросил он, разведя руками. – Как мне не умирать от стыда в ее присутствии? Ведь
