Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3
{03387}
внезапно. Взять хоть этот ужасный случай... Иду я по Ольховскому лесу, никакого горя не жду, потому что у меня и без того много горя, и вдруг слышу страшный крик. Крик был до того резкий, что мне показалось, что меня кто-то резанул в ухо... Бегу на крик... Рот Урбенина перекосило в сторону, подбородок его задрожал. Он замигал глазами и зарыдал. - Бегу на крик и вдруг вижу... лежит Оля. Волоса и лоб в крови, лицо ужасное. Начинаю кричать, звать ее по имени... Она не движется... Целую ее, поднимаю. Урбенин захлебнулся и закрыл лицо рукавом. Через минуту он продолжал: - Негодяя я не видал... когда бежал к ней, слышал чьи-то поспешные шаги... Вероятно, это он убегал. - Всё это прекрасно придумано, Петр Егорыч, - сказал я. - Но знаете ли, следователи плохо верят в такие редкие случайности, как совпадение убийства с вашей случайной прогулкой и проч. Придумано недурно, но объясняет очень мало. - То есть как придумано? - спросил Урбенин, делая большие глаза. - Я не придумывал-с... Урбенин вдруг покраснел и поднялся. - Словно вы подозреваете меня... - пробормотал он. - Подозревать, конечно, всякого можно, но вы-то, Сергей Петрович, знаете меня уже давно... Вам грех клеймить меня таким подозрением... Вы меня ведь знаете. - Я вас знаю - это так... но мои личные мнения тут ни при чем... Личные мнения закон предоставляет только одним присяжным заседателям, в распоряжение же следователя отданы одни только улики... Улик много, Петр Егорыч. Урбенин испуганно поглядел на меня и пожал плечами. - Да какие ни были бы улики, - проговорил он, - вы должны понимать... Ну разве я могу... Я! И кого же?! Убить перепелку или кулика еще, пожалуй, можно, а человека... человека, который дороже мне жизни, моего спасения... одна мысль о котором просветляла мое мрачное состояние, как солнце... И вдруг вы подозреваете! Урбенин махнул рукой и сел.
{03388}
- Тут и так смерти хочется, а вы еще оскорбляете! Добро бы оскорблял незнакомый чиновник, а то вы, Сергей Петрович... Позвольте мне уйти-с! - Можете... Еще раз я допрошу вас завтра, а пока, Петр Егорыч, я должен заключить вас под стражу... Надеюсь, что к завтрашнему допросу вы оцените всю важность имеющихся против вас улик, не станете затягивать понапрасну времени и сознаетесь. Что Ольга Николавна убита вами, я убежден... Больше я вам сегодня ничего не скажу... Можете идти. Я проговорил это и нагнулся к бумагам... Урбенин поглядел на меня с недоумением, поднялся и как-то странно растопырил руки. - Вы это шутите или... серьезно? - проговорил он. - Нам с вами не до шуток... - сказал я. - Можете идти. Урбенин всё еще продолжал стоять. Я взглянул на него. Он был бледен и растерянно глядел на мои бумаги. - А отчего это у вас руки в крови, Петр Егорыч? - спросил я. Он взглянул на свои руки, на которых всё еще была кровь, и пошевелил пальцами. - Отчего кровь?.. Гм... Если это одна из улик, то это плохая улика... Поднимая окровавленную Ольгу, я не мог не опачкать рук в крови... Не в перчатках же я был. - Вы говорили сейчас мне, что, увидев свою жену, вы кричали, звали на помощь... Отчего же никто не слыхал вашего крика? - Не знаю, меня так ошеломил вид Оли, что я не мог громко кричать... Впрочем, ничего не знаю... Незачем мне оправдываться, да и не в моих это правилах. - Едва ли вы кричали... Убив жену, вы побежали и были ужасно поражены, когда увидели на опушке людей. - Я и не заметил ваших людей. Не до людей мне было. Этим допрос Урбенина на сей раз кончился. После него Урбенин был взят под стражу и заперт в одном из графских флигелей. На другой или на третий день прикатил из города товарищ прокурора Полуградов - человек, которого
{03389}
я не могу вспомнить без того, чтобы не испортить себе расположение духа. Представьте себе высокого и тощего человека, лет тридцати, гладко выбритого, завитого, как барашек, и щегольски одетого; черты лица его тонки, но до того сухи и малосодержательны, что по ним нетрудно угадать пустоту и хлыщеватость изображаемого индивида; голосок тихий, слащавый и до приторности вежливый. Приехал он рано утром в наемной коляске с двумя чемоданами. Прежде всего он, с сильно озабоченным лицом и жеманно жалуясь на утомление, справился, есть ли в графском доме для него помещение. Ему по моей команде отвели маленькую, но очень уютную и светлую комнату, где поставили для него всё, начиная с мраморного рукомойника и кончая спичками. - Па-аслушайте, милый! Приготовьте мне теплой воды! - начал он, расположившись в комнате и брезгливо понюхивая воздух. - Чеаэк, я вам говорю! Теплой воды, пожалуйста... И, прежде чем приступить к делу, он долго одевался, умывался и причесывался; даже почистил себе зубы красным порошком и минуты три обрезал свои острые, розовые ногти. - Ну-с, - приступил он, наконец, к делу, перелистывая наши протоколы, - в чем дело? Я рассказал ему, в чем дело, не пропуская ни одной подробности... - А на месте преступления были? - Нет, еще не был. Товарищ прокурора поморщился, провел своей белой, женской рукой по свежевымытому лбу и зашагал по комнате. - Мне непонятны соображения, по которым вы еще там не были, - забормотал он:- это прежде всего нужно было сделать, полагаю. Вы забыли или не сочли нужным? - Ни то, ни другое: вчера ждал полицию, а сегодня поеду. - Там теперь ничего не осталось: все дни идет дождь, да и вы дали время преступнику скрыть следы. По крайней мере, вы поставили там сторожа? Нет? Н-не понимаю! И франт авторитетно пожал плечами.
{03390}
- Пейте чай, а то он простынет, - сказал я тоном равнодушного человека. - Я люблю холодный. Товарищ прокурора нагнулся к бумагам и, сопя на всю комнату, стал читать вполголоса, изредка вставляя свои замечания и поправки. Раза два его рот покривился в насмешливую улыбку: гусю лапчатому [Напрасно Камышев бранит товарища прокурора. Виноват этот прокурор только в том, что его физиономия не понравилась г. Камышеву. Честнее было бы сознаться или в неопытности, или же в умышленных ошибках. - А. Ч.] не нравились почему-то ни мой протокол, ни протокол врачей. В вычищенном и вымытом чиновнике сильно высказывался педант, нафаршированный самомнением и чувством собственного достоинства. В полдень мы были на месте преступления. Шел проливной дождь. Конечно, не нашли мы ни пятен, ни следов: всё было размыто дождем. Кое-как удалось мне найти пуговицу, недостававшую на амазонке убитой Ольги, да товарищ прокурора подобрал какую-то красную мякоть, которая впоследствии оказалась красной табачной оберткой. Сначала мы было набрели на куст, у которого были надломаны две боковые веточки; товарищ прокурора обрадовался этим веточкам: они могли быть сломаны преступником, а потому указывали бы направление, некоторому шел преступник, убив Ольгу. Но радость прокурора была напрасна: скоро мы нашли много кустов с поломанными ветками и ощипанными листьями; оказалось, что через место преступления проходил скот. Набросав план местности и расспросив взятых с нами кучеров о положении, в котором была найдена Ольга, мы поехали обратно, чувствуя себя не солоно хлебавши. Когда мы исследовали место, в движениях наших посторонний наблюдатель мог бы уловить лень, вялость... Быть может, движения наши отчасти были парализованы тем обстоятельством, что преступник был уже в наших руках и, стало быть, не было надобности пускаться в лекоковские анализы. Возвратившись из леса, Полуградов опять долго умывался и одевался, опять требовал теплой воды. Покончивши с туалетом, он изъявил желание допросить еще раз Урбенина. На этом допросе бедный Петр Егорыч
{03391}
не сказал ничего нового: он по-прежнему отрицал свою виновность и ни во что ставил наши улики. - Я даже удивляюсь, как это можно меня подозревать, - сказал он, пожимая плечами, - странно! - Не наивничайте, любезнейший! - сказал ему Полуградов, - напрасно подозревать никто не станет, а если подозревают, то, значит, имеют на то причины! - Да какие ни были бы причины, как бы ни были тяжелы улики, но надо же ведь рассуждать по-человечески! Не могу я убить... понимаете? Не могу... Стало быть, чего же стоят ваши улики? - Ну! - махнул рукой товарищ прокурора, - беда с этими интеллигентными преступниками: мужику втолкуешь, а извольте-ка с этим поговорить! Не могу... по-человечески... так и бьют на психологию! - Я не преступник, - обиделся Урбенин, - прошу вас быть в ваших выражениях поосторожнее... - Замолчите, любезнейший! Некогда нам перед вами извиняться и выслушивать ваши неудовольствия... Не угодно вам сознаваться, так и не сознавайтесь, - только позвольте уж нам считать вас лгуном... - Как вам угодно, - проворчал Урбенин, - вы можете проделывать теперь со мной, что вам угодно... ваша власть... Урбенин махнул рукой и продолжал, глядя в окно: - Мне, впрочем, всё равно: жизнь пропала. - Послушайте, Петр Егорыч, - сказал я, - вчера и третьего дня вы были так убиты горем, что еле держались на ногах и едва выговаривали лаконические ответы; сегодня же, напротив, вы имеете такой цветущий, конечно, сравнительно, и веселый вид и даже пускаетесь в разглагольствования. Обыкновенно ведь горюющим людям не до разговоров, а вы мало того, что длинно разговариваете, но еще и высказываете мелочное неудовольствие. Чем объяснить такую резкую перемену? - А вы чем объясняете ее? - спросил Урбенин, насмешливо щуря на меня глаза. - Я это объясняю тем, что вы забыли свою роль. Трудно ведь долго актерствовать: или роль забудешь, или надоест... - Это следовательское измышление, - усмехнулся Урбенин, - и оно делает честь вашей находчивости...