Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин
Тидне смеётся. Тидне хлопает смуглой ладошкой о другую ладонь и, как мальчик один, как Тэмня, хмурит широкий лоб. Но хмурости нет. Лоб Тидне гладок. Два чёрных молодых месяца над чёрными молодыми глазами выгнули свои коромысла.
Тихо. Ах, вкусная, сочная княженика! Ах, пахуча!..»
Димку Васины восторги не трогали. Зевнув, он монотонно забубнил: «Голос ли, белошеий ли турухтан полетел далеко-далеко? Где сядет, где поставит свой перевёрнутый крохотный чумгнездо?
- Эгей, Тэмня! – набравшись смелости, кричит Тидне. – Слышишь меня?
Голос её возвращается глухим ломаным эхом и, задыхаясь, падает возле ног. Голос крылат, точно могучий менурей из бабушкиной сказки. Он летит, разгоняя облака своими ветвистыми рогами.
Лети, мой голос, лети! Лети, крылатый олень!
- Ге-ге! – отвечает ей кто-то. И Тидне кажется: отзывается Тэмня. Его стадо теперь у озера Ямбуто. Или – у моря, где через тёмные воды Байдарацкой губы просматривается сумрачный остров Литке. А может, ещё дальше...»
«Господи, – чуть слышно вздыхает художник, слабо шевеля пальцами. – Как много я не увидел! А этот журналист, наверно, объехал весь мир...»
Ни Димка, ни Вениамин Петрович не подозревали, что дед Яков, Тидне и сам журналист были совсем рядом... Но я не стану больше заимствовать факты из Васиного очерка. Он может счесть это за плагиат. Расскажу лучше сам всё по порядку.
«Тэтэль-вэтэль», – напевала Тидне песенку своего детства. Но вдруг ей стало больно. Она не впервые приходит, эта боль. Налетит, как ветер, переломит, вырвет стон. Тидне охнула, скрючилась. Опять эта боль... опять! Человек на волю просится, сын Тэмни.
- Чо, внученька? Пора приспела? – обеспокоенно спросил Яков Иванович.
Вася, протирая очки, растерянно хлопал близорукими глазами.
- Отвези ты её в больницу! – посоветовал он.
Не хочу я в больницу! Не хочу! – топнув ногой, закричала Тидне.
- А придётся, – Яков Иванович запряг нарту, и Тидне не посмела ему прекословить.
Больница, а точнее ближайший роддом, километров за сто. Нужно добраться до брошенной деревни и ждать там «Ракеты».
Старик запряг нарту, усадил Тидне и оглянулся на журналиста...
- За хозяина остаёшься?
- Возьмите с собой.
- Троих для одной упряжки многовато.
- Я пешком за вами пойду.
- Э, знаю, какой ты ходок! Ладно, садись... – И пешком пошёл сам.
Солнце вызнялось над тайгою, позолотив тёмную кору старой, с одной стороны облысевшей ели. Рядом чернел берёзовый пень. Взглянув на него, Тидне тихо засмеялась. Пенёк был весь в молодых побегах. Не умерла берёза. Вместо одной спиленной будет несколько молодых берёз. Это правильно, правильно!
«И я рожу сына. Слышишь, Тэмня! Я скоро рожу тебе сына».
Олени бежали быстро. Старик едва поспевал за ними. Вот и Вася соскочил с нарты и, часто перебирая толстыми носорожьими ногами, засеменил с ним рядом. На лбу выступили капельки пота. Очки, у которых вместо дужки была алюминиевая проволочка, то и дело сваливались с его носа.
- Терпи, ягодка, – пристроившись ненадолго на нарте, наговаривал старик. – Терпи. Я к реке правлю. Там деревнёшка есть... К ней пристаёт «Ракета». Уж скоро...
Солнце навстречу, а за спиной повис огненный гриб. Там Тэмня, муж Тидне, когда-то известный в тундре пастух.
«Небо горит, – вздохнула Тидне. – Тэмня, зачем ты поджёг небо? Или это след менурея?..»
Сын
- Я думал, тут фершал есть... – говорил Яков Иванович, побывавший у монтажников. Там, как выяснилось, фельдшера не оказалось. Но, слава богу, сел вертолёт. – Роженицу-то прихватите?
- Мы за больным прилетели, – начал было узкоглазый пилот, вероятно, ненец. – Пожар в Варь-Ёгане... Торопимся. Где больной?
- А вот он я, – вывернулся из-за куста Ваня. – Хвораю... шибко. К доктору надо.
- Здоровый он... – закричал Димка. – Это Вениамин Петрович болен. Как раз из-за него болен...
- Торопимся мы, – повторил ненец.
- Где роженица? – строго посмотрев на него, спросила Наташа и, считая вопрос решённым, велела проводить в вертолёт Тидне. – Лишь бы в воздухе не родила.
- А где Маламыжев? – поинтересовался журналист, видимо, давно уже знакомый с экипажем.
- Как всекта, лётные цасы напирает.
Вася заглянул внутрь: там, удобно расположившись под лесенкой, спал радист. Он спал везде, когда не был в воздухе: в снегу, на траве, под проливным дождём, на ветру. Однажды вместе с экипажем попав в аварию, Вася выбирался к ближайшему селению. «Смотри, – шепнула Наташа, – на ходу кемарит». И верно: закрыв глаза, Маламыжев всхрапывал, а ноги, приученные шагать, шагали.
