Ты все, что у меня есть - Марина Крамер
– Ну, за то и выпьем! – подытожил Леший. – Хотя лично я никогда не женюсь.
– Почему? – удивился Серега.
– Как?! Осчастливить одну, а многих сделать несчастными?! – засмеялся Леший, и все захохотали вслед за ним.
Он всегда так умел перевести разговор в другое русло, сказать нужное слово, просто вовремя пошутить… Потом еще долго смеялись, вспоминая всякую ерунду, Рубцов пел под гитару, которую всегда притаскивал с собой, а Лена, улучив момент, утащила меня на кухню. Там, усадив напротив себя и глядя в глаза, она спросила:
– Ты не думала о том, что скоро останешься одна?
– Конечно. А что?
– Почему ты не хочешь хотя бы попробовать родить ребенка? Вдруг получится?
– Лена, не надо, ты ведь все знаешь – мы не можем, ни он, ни я. Да и не хочу я никаких детей. Может, я чудовище, но порой мне кажется, что если я хоть на минуту перестану думать о Лехе, с ним непременно что-то случится. Жутко звучит, да? Но менять я ничего не хочу.
– Господи, какая ты глупая еще, Марьянка! – возмутилась Лена. – Посмотри правде в глаза – твой Кравченко никогда не остановится, он так и будет лезть в самое пекло, очертя голову, и в итоге что-то произойдет. С кем тогда останешься ты?
– Я не останусь, Лена, – спокойно ответила я. – Неужели ты не понимаешь, что я не смогу без него?
Ленка смотрела на меня с ужасом, а потом вдруг заорала:
– Кравченко! Иди сюда!
Леха вошел, недоуменно уставился на покрасневшую от гнева Рубцову, меряющую шагами нашу небольшую кухню.
– Это твоя работа?! Это ты внушил ей все эти глупости насчет детей?!
– Не понял… – заморгал ресницами Леха.
– Чего ты не понял?! Задурил голову молодой, глупой девчонке! Женщина должна, понимаешь, должна рожать! Рожать, Леша, а не думать о том, как покончить с собой, если вдруг с мужем что-то…
– Ленка, прекрати! Я тебя очень уважаю, ты знаешь, но сейчас ты залезла не туда! – спокойно произнес Леха. – Не приставай к Марьяне с этими разговорами, мы и сами не обсуждаем это. Видимо, нам не дано, и мы смирились с этим. Прекрати, хорошо?
Ленка махнула рукой и ушла в комнату, а Кравченко рывком поднял меня со стула, прижал к себе, поцеловал в макушку:
– Марьянка, не расстраивайся, я очень тебя прошу. Не надо, пойдем…
Гостей провожали уже глубокой ночью. Возвращались домой и целовались под каждым фонарем как дети, а потом еще долго сидели на лавке у подъезда, и Кравченко курил. Я взяла его руку в свои, перебирала пальцы и думала о том, что совсем скоро эти руки опять возьмутся за автомат, а я останусь одна в пустой квартире. Совсем одна.
Я даже представить не могла, что три месяца – это настолько мало, ничтожно мало… Они пролетели так быстро, словно и не было их вовсе. Кравченко с утра уезжал в часть, а я ждала его дома, как примерная жена, встречала вечером накрытым к ужину столом. Леха входил в квартиру, вешал в коридоре свою тяжелую куртку, долго стоял под душем, смывая усталость, потом садился за стол… Все это, вроде обычное, будничное, для меня было наполнено каким-то высшим смыслом, стало ритуалом, который нельзя нарушать. Я смотрела на мужа во все глаза, боясь пропустить хоть что-то. Однажды он, заметив это, спросил:
– Ласточка, что с тобой? Еще немного, и ты начнешь при виде меня падать на колени.
– Возможно, – согласилась я, помешивая ложечкой слишком горячий чай.
– Что происходит с тобой? – повторил муж, беря меня за руку. – Я же вижу, в тебе изменилось что-то, только никак не пойму, что именно.
– Я боюсь, Леша. Я так боюсь за тебя, что у меня внутри все холодеет, я с ума сойду за эти полгода…
Он прижал меня к себе, посадив на колени, как ребенка:
– Родная моя, ты же все прекрасно понимаешь – это работа, которую я должен делать. Ты все знаешь, ты же умница у меня, ну, успокойся! Я обещаю тебе, что буду осторожен…
– Ты-то?! Господи, Кравченко, да не говори ты слов, значения которых не понимаешь!
Он засмеялся. Я все сказала правильно – не было в его лексиконе такого слова, и мы оба это хорошо знали…
И все-таки он уехал… Я автоматически ходила на работу, стараясь брать побольше дежурств, чтобы не быть одной в пустой квартире. Юлька перебралась было ко мне, но вскоре сбежала, не выдержав моего постоянного молчания. Я замкнулась в себе, никуда не ходила, ни с кем не общалась. Один раз, по случаю, Кравченко позвонил мне в госпиталь, я очень старалась не плакать, чтобы не расстраивать его, врала что-то про здоровье, но он все равно догадался, что мне плохо, уговаривал растерянным голосом и сам чуть не плакал. Я понимала, что и без моих дамских штучек ему там забот хватает, но сделать с собой ничего не могла.
Вечером в тот же день ко мне неожиданно приехала Рубцова – на ней не было лица…
– Лена, случилось что-то? – замирая внутренне от ужаса, спросила я, проводя ее в комнату.
Ленка села на диван, закрыла руками лицо и зарыдала так отчаянно, что я испугалась по-настоящему, но язык не поворачивался произнести страшную фразу… Когда же, наконец, она успокоилась, все оказалось не настолько страшно, как я, было, подумала. Просто-напросто окончивший на днях училище Александр Рубцов, получив звание младшего лейтенанта, уехал служить в Чечню. В роту дяди Леши. Кравченко моего, то есть.
– Он один у меня, – опять зарыдала Ленка. – Один-единственный, он же пацан еще совсем… Я так устала всю жизнь бояться за Сережку, а теперь еще и Саша…
Я погладила ее по растрепавшимся волосам, обняла:
– Леночка, ты не сможешь помешать этому, у твоего сына перед глазами слишком наглядный пример того, как ведут себя настоящие мужчины. Он не может поступать иначе, он просто по-другому воспитан.
– Я устала, Марьяна, так устала…Устала от этого их вечного чувства долга. Ведь Серега мог помочь ему остаться здесь, но ведь ты знаешь моего мужа! «Он не ребенок, он – офицер, его место там, где он нужен, а не у мамки под юбкой!» – передразнила она Рубцова, вытирая бегущие по щекам слезы. – Не для того, мол, государство его учило, чтобы он штаны в штабе протирал через папину протекцию! Что, мол, это за офицер, который пороха не нюхал и в
