Пилигрим - Марк Меерович Зайчик
Громко заорал на улице петух. Трудно было ожидать от такого небольшого создания звука голоса такой силы. Гриша содрогнулся. Мужчина со славянским лицом кивнул ему, улыбаясь, со своего места и сказал по-русски: «Во дает, голосит, а так сразу и не скажешь. Это потому, что бойцовая птица, смелая, духовитая, понимаете?!». Гриша не удивился его русскому обращению и откозырял правой ладонью, как это делал когда-то пожилой генсек ЦК. Он как бы отвечал мужчине: «Я вас понял и полностью согласен с вашим мнением». Гриша был старше его лет на двадцать пять и даже больше.
Сын, совсем не маленький и даже очень высокий, ходил быстро и бесшумно. Так ходят охотники и диверсанты, наверное. Где он этому научился, было Грише непонятно. «Здесь, наверное, – подумал он, – в джунглях, где же еще». Гриша ошибался, сын его ходил так с малых лет еще в Иерусалиме, от рождения. Нельзя знать все даже про самых близких людей. Сын принес от стойки блюдо с разными видами сыра, куски хлеба, огурцы и помидоры, а также сливочное масло в плошке. «Вот, папа, это все сделано из разных материалов, все натуральное, поправляйся». Мужик, которого Гриша уже прозвал про себя «русак», кивал ему в знак одобрения, мол, отменный выбор. «Рекомендую копченый, откровение», – проговорил мужчина, показав кусок сыра, наколотый на вилке.
Место было богатое, судя по интерьеру. Так и оказалось. Они неожиданно очень вкусно поели веганскими продуктами. На Гришином впечатлении, конечно, сказалось то, что он не ел регулярно и обильно уже несколько дней, а точнее, одиннадцать. Но было вкусно и сытно. Копченый сыр был безупречен и казался лучше, чем обычный, точнее, настоящий. «Из чего это, интересно, сделано?» – поинтересовался Гриша, изнемогая от любопытства. «Кажется, из орехов, совсем разных, держится все в большом секрете, не знаю точно», – объяснил сын. Он был честный с детства человек. Он буквально изнемогал от счастья своей одержанной над отцом победы, он ему доказал свою правоту. «Очень вкусно, – сказал отец, – с голодухи, наверное, такое впечатление, но вкусно». На улице опять отчаянно заорал петух. Сын сказал, что здесь и птицы живут со своим отсчетом времени. Потом они поели шоколада с орехами и выпили кофе. «Хорошо, правда», – сказал Грише по-русски мужчина неподалеку. Гриша кивнул ему, что «да, очень хорошо, лучше швейцарского».
– Позвольте вас угостить, рад увидеть своего человека в этой глуши, – радушно сказал мужчина. Он сидел метрах в трех от Гриши и его сына. – Буду очень рад.
Сын не понимал по-русски, так, отдельные слова и междометия. Он понял, что обращаются к отцу, пожал плечами, демонстрируя нейтралитет и свободу выбора. Мужчина сделал приглашающий жест рукой: «сюда, уважаемый». Двое молодых людей, заросших и небритых, с зыркающими глазами, в свободных футболках и защитного цвета шортах, сидевшие у окна, несколько напряглись, это было видно по мышцам плеч и шеи. Мужчина опустил руки на стол, и парни успокоились. Сын Гриши Кафкана, тоже не чуждый тревог за отца и себя, поглядел вокруг с интересом, он был похож на хищного жирафа, если такие бывают. Вот выяснилось, что бывают, здесь, в джунглях, все бывает. Гриша даже хмыкнул от удовольствия.
– Нельзя быть таким любопытным, сдерживайся, мальчик, – говорил Грише отец. Русский человек, пригласивший Кафкана за стол, вызывал у него интерес. Середина джунглей, заброшенный остров в Сиаме, русская речь, важный человек с охраной, интересно, нет? Безумно интересно. Любопытство может погубить, это Кафкан знал и сам. Четыре месяца Гриша Кафкан не говорил по-русски ни с кем. Тут фраза, там междометие, восемнадцать слов с внуком («здравствуйте», «рука», «нога», «ухо», «нос», «сердце», «душа», «душа моя»), этот же набор слов с внучкой, обширная книга с интервью Набокова за много лет, роман иерусалимского писателя, жесткого, критически настроенного, желчного человека, вот и все. Еще был интернет… «Любопытство тебя погубит», – говорил Грише его отец еще в Ленинграде.
Короче, Гриша присел к столу этого человека, и тот, приподнявшись, представился: «Олег Анатольевич, пенсионер». Он выглядел, как человек из конторы, причем не отставник, резервист, а действующий, полный сил сотрудник.
Когда-то еще в Ленинграде, то есть много-много лет назад, товарищ Гриши рассказал ему, что провел день за выпивкой и разговорами с парнями из «конторы». «В свитерах грубой вязки, крепкие, умные, один с бородой, знающие, с университетским образованием, все понимают, большое впечатление, ничего не скажешь, лица открытые, соль и надежда земли русской», – подытожил он рассказ безо всякой иронии об этих людях из конторы. Этот товарищ Кафкана был наблюдательный талантливый человек, на мякине его было не провести. Конечно, в нем была известная доля романтизма, наивности, скрытого восторга, но и большое любопытство, ему можно было верить абсолютно. Он тогда добавил еще полфразы, которые Гриша запомнил, хотя, признаем, знал об этом всем и сам. «Только какая-то подлянка в них все время чувствовалась, как бы они это не скрывали», – так он все подытожил.
– Григорий Соломонович, – представился Кафкан. И они крепко пожали друг другу руки над заставленным столом. «Я тоже из Ленинграда, как вы любите говорить, Григорий Соломонович», – сказал любезный пенсионер. Ему было на вид меньше пятидесяти, светлые легкие волосы, крепкая шея, выпирающий подбородок, узкие близко сидящие глаза, человек как человек из славянского края. Ладони небольшие, аккуратные, с блестящими ногтями маленьких пальцев. Как говорил знающий человек во дворе в Ленинграде, «руки законченного убийцы». Он, конечно, болтал ерунду, этот знающий человек, много форсу было, понтил часто, но к нему прислушивались, так как что-то он знал бесспорно. Вот факт, что Гриша Кафкан запомнил.
Половина из того, что он вещал во дворе парням разных лет, было ничего не значащим трепом, но что-то осталось и застряло. Не обещай зря, не говори просто так, не спорь, не залупайся, отвечай за слова. Отец же Гриши тоже нагружал его память постулатами жизни. Не давай советов, когда их не просят – был один из важных отцовских.
Часы у Олега Анатольевича были на кожаном ремешке, обычные, по всей вероятности, позолоченные. Это понравилось Грише, не нувориш, простой взгляд на вещи, как и надо. Не рвать глаза никому, как говорил ему отец всегда. Двойная красная нитка, купленная им явно у Стены Плача, повязанная на широком запястье, заставляла взглянуть на этого
