Дмитрий Щербинин - Пилигрим

Дмитрий Владимирович Щербинин

Пилигрим

Встреча

У Оли мама была капитаном космического корабля "Пенелопа", и поэтому иногда по две, а то и по три недели мамы не было дома, и Оля очень скучала.

Жили они с папой и с электронной бабушкой-няней на зеленом берегу Москвы-реки, в маленьком, но уютном домике. Домик был очень старым, но надежным, крепким. Электронная бабушка говорила, что домик построили еще в легендарные царские времена; и на стены пошли крепчайшие породы дуба. А еще бабушка говорила, что у них живет домовой.

Тогда папа качал головой, нажимал на шеи у бабушки кнопку "Выкл.", и обращался к Оле:

— Ты только не слушай ее. Эта модель электронной бабушки для совсем маленьких детей. Она только и умеет сказки рассказывать, а тебе уже пять лет — скоро в школу идти. Так что; кушай, да иди решай задачки по фотонно-изотронно-позитивной кибер-гиперактивности позитронных двигателей класса ААБ.

— Хорошо, хорошо, папенька! — кивала Оля. — Ты только, пожалуйста, бабушку не перепрограммируй! Я так к ней привыкла!..

Папа совсем не хотел расстраивать дочку, а поэтому отвечал: "Ладно"…

И все же Оля знала, что электронная бабушка вовсе не сказки рассказывает. Ведь у них в доме проживал самый настоящий домовой.

Ночами Оля слышала, как в темных углах кто-то грустно вздыхал; иногда даже и изумрудное свеченье там различала, тогда подзывала:

— Домовой, домовой, ты меня не бойся, а лучше — подружись со мною. Расскажи, почему ты такой печальный?

Однако, стоило ей только слово молвить, как изумрудное свеченье исчезало…

— Мама вернулась! — Оля распахнула объятия, и бросилась к своей маме, которая только что вернулась из трехнедельного космического путешествия.

Мама чмокнула дочку в щеку, а та, звонко рассмеявшись, укусила ее за нос.

— Где была, мама?

— На Юпитере.

Здесь я отмечу, что Юпитер — это планета без твердой поверхности, но из газов слепленная. Но после того как земляне обнаружили на Юпитере жизнь, они построили в его атмосфере станцию, на которой и общались с местными газовыми субстанциями (существами очень вежливыми, обходительными).

— Мама, а ты фотографии привезла?

— Да, привезла. Фотографии объемные и со звуком.

— Ура! Ура! А что это у тебя в сумке; ну, в этой вот железной чаше… Это прямо лампа Алладина. Что там внутри? Джинн?

— Да, Оля, страшный и ужасный джинн, поэтому ты, пожалуйста, к этой чаше не подходи. А вот мы лучше завтра слетаем в Космозоо, полюбуемся на гигантских слизней с Титана.

— Не-а! Я с папой почти каждый день к Космозоо летала. Ну, расскажи, пожалуйста, что в этой чаше! Ну, пожалуйста, пожалуйста.

— Оля, я тебя очень прошу. Это вещь очень опасная… И, если ты не хочешь расстраивать свою маму, пожалуйста, не прикасайся к ней. Обещаешь?

— Обещаю. — вздохнула Оля.

Олина мама достаточно хорошо знала свою дочку. Оля была девочкой непоседливой, шаловливой; и все то ей хотелось разведать, везде побывать. И скажи ей, что на самом деле в "чаше", так Оля не успокоиться, пока не вызволит "джинна".

Наступила ночь, но Оля никак не могла заснуть, все ворочалась на своей кроватке, а, когда услышала из темного угла печальный вздох, прошептала:

— Бедный, бедный домовой, я тебя понимаю — никаких тебе игр, никаких забав. А я сейчас принесу ту "лампу" и мы поиграем. Я потихонечку, а потом на место поставлю — мама ничего и не заметит.

Она припала ухом к двери, и услышала, что мама и папа негромко переговариваются на кухне.

Оля задумалась:

— Конечно, мама не оставит "лампу" на кухне, а унесет с собой, в спальню. Тогда уж ее точно не достать. Значит — сейчас!..

И вот она потихонечку приоткрыла дверь, легла на пол, и с кошачьей ловкостью и проворством поползла. Даже и самое чуткое человеческое ухо не услышало бы Олю, но электронное ухо бабушки услышало.

Девочка увидела знакомый, похожий на металлическую матрешку силуэт, который выступил из чулана, и испуганно приложила к губам пальчик.

— Бабушка, пожалуйста…

Бабушка заговорщицки подмигнула, и отступила.

А вот и кухня. "Лампа" стояла как раз у маминого стула.

Оля глубоко вздохнула, и поползла…

Вот и "лампа", девочка протянула к ней руки, но тут палец мамы начал размеренно стучать по лампе. При каждом ударе изображение на ее обручальном кольце менялось — одна за другой проходили планеты Солнечной системы — от яркого Меркурия, до черного Аида.

Мама продолжала разговор: — …конечно. А разве ты, Саша, не согласен, с тем, что человечество поступило правильно, передав бразды правления в руки женщин?

— Ну, в общем, да.

— Вот и я очень этому рада. Ведь мужчины такие агрессивные, их нельзя подпускать к политике. Чуть что — начинают воевать. Нет, в политике важна женская обходительность. Женщины никогда не любили воевать, и вот теперь, когда наступили женские времена, как хорошо человечество живет. Уже сто лет никто не воюет, преступности почти нет, и главное — построили коммунизм…

— Угу…

— Зато ты, Саша, очень хорошо на кухне управляешься.

— Угу.

— Вот за это я тебя сейчас и поцелую.

Палец мамы улетел куда-то вверх, и Оля поняла, что настало время завладеть "лампой".

Так девочка и сделала. "Лампа" оказалась такой холодной, что Оля едва не закричала, но все же сдержалась, и, прижимая леденящую добычу к груди, бросилась назад к себе в комнату.

Закрыла дверь. В комнате было темно, и домовой не вздыхал.

— Принесла! — радостно-возбуждено доложила Оля.

Свет она включать не стала, но прошла на середину комнаты, и поставила лампу в серебристый квадрат лунного света, на пол.

Подула на обмороженные ладони, а потом, склонившись над самой лампой, позвала:

— Джинн, выходи…

Ее дыхание обозначилось белым облачком, и осело на "лампе" холодными кристалликами.

Тогда Оля склонилась ниже и увидела, что на лампе множество каких-то бороздочек и малюсеньких кнопочек. Были и надписи, однако никогда прежде девочка не видела такого диковинного языка.

Она наугад нажала несколько кнопочек, и тогда в "лампе" что-то защелкало, забулькало. Над горлышком стало разгораться алое облачко.

— Ой, кажется, сейчас раскроется! — вздохнула Оля.

А между тем, становилось все холоднее и холоднее. Девочка стучала зубами. Бросилась к шкафу, достала из его глубины меховую шубу, надела, застегнулась, но все равно было холодно. Зубы отбивали чечетку.

— Это какой-то арктический джинн! — воскликнула девочка, и юркнула под одеяло.