Наваждение - Вениамин Ефимович Кисилевский
— Так я пошла? — повторила Светка.
— Иди. — Меня уже не хватило на какую-либо игру, плечами не дергал.
Светка вытащила у меня изо рта сигарету, бросила на пол — маленький красный глазок ехидно уставился на меня из угла.
— Не кури, не люблю дыма. Мой муж будет некурящим.
— Когда соберешься? — Я, оказывается, способен еще был иронизировать.
— Ага, когда соберусь, — скорбно вздохнула Светка. — И боюсь, что за тебя, ненормального.
В жизни я не получал большего комплимента, чем это сказанное ею «ненормальный». И такой радости. Счастливо ахнул, снова притянул Светку к себе. Сейчас я услышал, как шмякнулась на пол ее шапка, но до шапки ли стало…
Я никак не хотел отпускать ее, но Светка взмолилась, что немыслимо поздно уже, отец, чего доброго, кинется разыскивать.
Застучали по ступенькам ее каблучки, я дрожащими руками приготовил новую сигарету, и вдруг цоканье прекратилось, услышал сверху озорной Светкин голос:
— Да, мэтр Валька! А ты пишешь детектив, который обещал нам с Андреем?
О, Господи! Этого только не хватало — милого сердцу имечка! Но, к счастью, поменялись времена, теперь оно могло лишь позабавить меня, пощекотать.
— Пишу! — крикнул в ответ. — Я же тебе обещал!
8
Довелись мне описывать состояние героя, получившего согласие любимой, — много всякой романтической чепухи наворочил бы. Издержки жанра, никуда не денешься. Бессонная ночь, восторги, надежды, планы. Умиление и всепрощение. Наверное, большинство действительно ощущает нечто подобное — должно, во всякое случае. Но вот этим героем оказался я, и ничего похожего со мной не происходило. Разве что — тоже не спалось. Для любовных признаний нет рецептов, и не найдется, пожалуй, двух мужчин, у которых предложения руки и сердца звучали бы одинаково. Мой вариант, похоже, был совсем никудышным, вычурным. Дилетантским. Но я ни о чем не жалел. Ни о чем…
Лежал, руки за голову, и думал о Светке. Уже успокоившись, «на холодную голову». Один — самый главный — вопрос я для себя уже точно решил — могу ли назвать Светку любимой. И нисколько не кривил душой, когда говорил ей в подъезде, что счастлив был бы, в плохом и хорошем, связать с нею свою судьбу. Я хотел, чтобы Светка стала моей женой. Хотел, чтобы встречала меня с работы, кормила и выспрашивала, хотел просыпаться с нею утром в одной постели. Жизни без нее уже не представлял. Меня сейчас — а ведь два дня всего прошло после той субботы — мало страшили ее всплески и выверты. Даже, коль на то пошло, нравились. Ну, если не нравилась, то очень привлекали, будоражили. Она ведь совсем еще девчонка, вчерашняя школьница. Повзрослеет, помудреет. Только бы любила меня, остальное приложится. Я буду внимателен и терпелив, только бы любила…
Мне довелось недавно беседовать о семейной жизни с одним неглупым мужиком, отцом взрослых уже детей. Он, помнится, убеждал меня, что внешность жены особой роли не играет. Проходит угар медового месяца или медовых месяцев, и на первый план выходят совсем другие качества — на них-то семья и держится. Может, оно и так. Скорее всего так. Но — увы или не увы — сильней всего влекла меня к Светке ее красота, ее нежная смуглая кожа, улыбчивые губы. Я по-мальчишески, по-мужски, первозданно хотел, чтобы эта Красота принадлежала мне. Одному. Всегда. Зачем иначе вообще жениться?
В зрелом моем возрасте полагалось бы думать о другом — где, как и на что будем мы жить, ведь ей, второкурснице, еще четыре года учиться, журналистская работа, к тому же при маменьке, позволяла мне жить более или менее сносно, но не сравнить же с заботами главы семейства, обремененного — Бог, надеюсь, даст — потомством. Еще и при извечном, проклятом нашем дефиците чуть ли не на всё и вся. Но как раз об этом думать не хотелось. А хотелось думать, как поедем мы со Светкой летом на море, как будет солнечно и красиво, как будем мы купаться, загорать, лежать рядом на горячей гальке, соприкасаясь влажными телами. И как все мужчины будут завидовать мне, когда она — длинноногая, дочерна загорелая, с победно вздернутым носом и тяжелой грудью девочки-акселератки — появится на пляже. А что, разве это зазорно — гордиться красивой женой?
Ночи, наверное, осталось уже меньше, чем прошло. Я не без оснований подозревал, что быстро заснуть мне вряд ли удастся. Но не печалился. В тягость ли бессонная ночь счастливому человеку? А о Светке, тем более после состоявшегося объяснения, думать было легко и приятно. Но, переиначивая известную поговорку, нет и добра без худа. Мысли о Светке не проходили бесследно, одиночество мое делалось мучительным. Чтобы отвлечься, решил немного почитать, включил бра над диваном, взял с тумбочки последний «Огонек». Но, и страницы не одолев, решил полистать начатый мною детектив. Интересно вдруг стало.
Это — пишущие знают — непростое, коварное дело. Особенно, когда перечитываешь уже правленное, перепечатанное. Порою не верится, что сам творил: случайные, неуместные слова, корявые фразы, невнятность, досадные повторы, несуразицы. Даже обычные опечатки, пропуски букв режут глаз, раздражают. Но сейчас меня — опасный комплекс графомана — больше «Огонька» притягивал собственный опус. Детектив, который я писал — теперь казалось так — для Светки.
Читал, стыдно признаваться, не без удовольствия, чего со мной раньше никогда не случалось. Собственно, это были пока только заготовки, отдельные куски, которые еще предстояло связать, сплести в единое целое, обкатать. Многое, нужное для развития событий, вообще не коснулось бумаги, пока только задумывалось. С Андреем я худо-бедно разобрался, мог бы — телефон-передатчик уже зацепка — и Кешу раскопать. Но никак не давался один из главных моих героев, Линевский, доблестный ученый муж, примерный сын и племянник, из-за которого, в сущности, весь сыр-бор разгорелся. Пока ясно было только одно — Кеша, чтобы добраться до сейфа, заманил его на какую-то дачу. Зачем? Познакомиться накоротке, задружить? Завербовать, купить? Пошантажировать? Применить, если не
