Сарра Нешамит - Дети с улицы Мапу
- Нет, он караим, - спокойно ответила монахиня.
- Караим?.. Что это за караим? Никогда не слыхала о таком народе. Может, еврей? Недаром ведь за ним ходит русская, - задела Викте Софью.
- Больной Анатолий Хаким не еврей. Караимы - это потомки татар, которых Витольд привел из Крыма в Вильно и поселил в Троках,- продолжала объяснять Тереза. - Я слышала это от караимского хахама. У них своя вера... А вот ты хвастаешься, что ты христианка, католичка, и хочешь выбросить из больницы человека, который еще не стоит на ногах.
- Нет, тут что-то есть, - стояла на своем Викте, - не зря вы обе ходите за ним.
Софья почувствовала, что кровь отлила у нее от лица, и поспешила выйти.
- Сестра Софья, вас доктор Квятковский зовет.
Софья Михайловна вошла в кабинет начальника отделения.
Он встал и плотно закрыл за ней дверь.
- Садитесь, сестра, - указал ей на стул.
- Спасибо, доктор. Что-нибудь случилось?
- Пока ничего. Однако может случиться. Я хотел поговорить с вами по одному деликатному вопросу.
- Слушаю, доктор ?
- Это по поводу больного Анатолия Хакима. Он не может больше оставаться в больнице. И идти ему некуда. Я надеюсь, вы меня понимаете.
- Да, доктор.
- Я хочу поселить его на несколько дней в вашей комнате. Надеюсь, он не очень помешает.
Софья молчала. Неожиданное предложение испугало ее.
- Я понимаю, сестра, что это причинит вам трудности. Но нужно спасать человека. Вашей дочери придется поухаживать за ним. Скажем, что Оните плохо себя чувствует и взяла больничный.
- Доктор, - начала было Софья и запнулась. "Что скажет Викте?"мелькнула в голове мысль. Однако она промолчала.
Вечером Анатолий перебрался из палаты в комнату Софьи. Сестра Тереза рассказала в столовой, что у Софьи временно забрали комнату, поскольку она нужна для больных. У Анатолия Хакима после тифа обнаружилось осложнение на сердце, и ему нужно находиться под наблюдением врача. Викте пробормотала что-то себе под нос, и на том дело кончилось.
Софье было нелегко. Не стало своего угла, где бы она могла отдохнуть. После тяжелой ночной работы она шла вздремнуть в чей-нибудь кабинет, а затем возвращалась в свою комнату. Оните ночью спала в кабинете сестры, а днем ухаживала за Анатолием.
Анатолий подружился с Оните. Рассказывал ей всякие истории, играл с нею в шашки.
Софья с радостью видела, что его бледные щеки постепенно розовеют. Иногда они втроем обедали в вместе проводили послеобеденные часы.
Софья не спрашивала его ни о семье, ни о профессии, но он как-то сам рассказал Оните, что по специальности он слесарь-механик.
Однажды Софья решила остаться на ночь в своей комнате: слишком уж устала. Эту ночь она свободна от дежурства, а завтра у нее выходной,
Софья торопливо пересекла больничный двор. В небе - ни звездочки. Метет поземка, Снег в одно мгновенье покрыл ее голову и плечи.
Войдя в комнату, она увидела, что Хаким стоит одетый в теплый овчинный полушубок, с шапкой с руках. По виду - настоящий крестьянин из села,
- Мама, - вскочила навстречу Оните, - скажи ему... Анатолий хочет уйти. В такую ночь. Не давай ему, он ведь еще слабый.
- Что случилось? - спросила Софья. Поколебавшись, он подошел к ней, взял ее обе руки и сказал:
- Сестра, вы же знаете, кто я. Оните тоже. Мое имя Анатолий Рубинштейн. Дома меня звали просто Толиком.
- Но... куда же ты пойдешь ночью? В такой мороз?
- Сестрица, от всего сердца спасибо вам за все. Достаточно я попользовался вашей добротой, даже слишком подвергал опасности вас и вашу дочку.
- Ладно. Куда пойдешь?
- Туда, откуда пришел, - в лес.
- Зачем приходил сюда?
- Сестренку спасать. В гетто была у меня сестра, семнадцати лет всего.
- Опоздал, - сказал он сдавленным голосом. - Ушла с транспортом.
- Доктор Квятковский знает, что вы еврей?
- Да, он меня знает с детства. Я подцепил тиф. Когда почувствовал, что вот-вот потеряю сознание, успел зайти к нему. Не знаю, что там со мной случилось... Очнулся уже в больнице.
- Ты хочешь уйти сегодня ночью? Ведь на дворе метель.
- Да такие ночи как раз для нашего брата, - печально улыбнулся он. Анатолий обнял покрасневшую Оните и поцеловал ее в щеку.
- Если вам придется отсюда удирать, постарайтесь добраться до Рудницкой пущи. Партизаны всегда охотно примут медсестру.
Он еще раз пожал им руки и взялся за ручку двери...
Однако дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвалась Викте, а вслед за ней мужчина в серой форме литовских нацистов - шауляй.
Шуля вскрикнула от страха: перед ними стоял Ионас, сын дворника из их старого дома на улице Мапу.
Викте давно уже подозревала, что Софья еврейка. Подозрение это еще больше окрепло, когда Анатолий перебрался в Софьину комнату. Она решила последить за ними. Как-то раз она рассказала своему знакомому Ионасу, который в то время служил в Вильно в полицаях, что Они-де хорошо знают Ковно, хотя по документам она из Шауляя. Викте не раз заводила разговор с Оните, расхваливала Ковно и приглашала девочку поехать посмотреть его. Забыв об осторожности, девочка ответила, что она знает Ковно.
- Разве ты из Ковно? - продолжала выпытывать Викте.
Оните запуталась в ответах.
- Я нюхом чую евреев, - рассмеялся Ионас.
Викте привела его на больничную кухню, когда Оните стояла у раковины и мыла посуду. Ионас разглядывал девочку незаметно для нее.
В первый момент он не узнал ее: за это время она выросла и похудела, круглое личико вытянулось. Он все смотрел на нее, и в нем зашевелилось какое-то смутное воспоминание.
- Но я знаю эту девчонку! Где же я ее видел?
Глаза у Викте загорелись:
- Ты должен увидеть мать... Решено было нагрянуть вечером к Софье в комнату.
Эта сцена длилась всего лишь долю секунды...
Неожиданно Анатолий ударил литовца кулаком между глаз. Ионас покачнулся, стукнулся головой о дверь, и упал. Этой секунды было Анатолию достаточно. Он выскочил во двор и исчез в темноте.
- Езус Мария! Спасите! - завизжала Викте.
- Держи его, жида! Держи! - заорал литовец. Быстро очухавшись от удара, он выскочил во двор вслед за Анатолием. Викте побежала за ним.
Софья и Оните стояли в оцепенении.
- Бежать отсюда... Бежать как можно скорее...
Софья торопливо набросила на дочку пальто, закуталась в толстую шаль, схватила узелок, который всегда держала наготове на всякий случай, и обе вышли из больничного двора через калитку на боковую улочку.
По-прежнему сыпал снег, на улице было пустынно. Но Софье и Оните казалось, что за ними гонятся. В их ушах еще звучали крики Ионаса в Викте.
- Беги, дочка, в монастырь, беги, - прошептала госпожа Вайс. - Спроси сестру Терезу. Она тебе поможет.
- А ты, мама, куда пойдешь?
- Не знаю, дочка, не знаю. Беги.
В конце улицы показалась человеческая фигура.
- Эй, стой!
Ночную тишину раскололи выстрелы.
Ноги сами несли Шулю по темным улицам. Пальто, в спешке наброшенное на плечи, давно соскользнуло и осталось позади. Снег засыпал платье. Но она продолжала бежать. Сколько времени это длилось, она не знала. В боку остро закололо, и она остановилась, тяжело дыша. Где она?
Огляделась. Она стояла в конце улицы, ведущей в гору. Впереди темнела роща, в ней маленькие домишки. Крыши укутаны снежным одеялом, окна закрыты ставнями.
Слезы покатились из глаз: одна, среди врагов, зимней ночью без теплой одежды и без гроша в кармане, без близкого человека. Куда пойти? К кому обратиться? Где мама? Кто знает, не поймали ли ее! Вспомнились слова матери:
"Беги, дочка, в монастырь, к сестре Терезе". Но где этот монастырь? Кажется, на другом конце города. Как туда добраться?
Шуля снова побежала, и ей стало теплее. Снегопад прекратился, небо прояснилось, высыпали звезды.
Все труднее становилось дышать, чаще и острее кололо в боку.
То и дело она останавливалась, чтобы перевести дух, и с трудом снова пускалась бежать.
"Что со мной? Заболела? - подумала она со страхом. - Если так, то я пропала".
Улица. С двух сторон высокие дома. В сером свете раннего утра они выглядят как чудовища.
- У всех есть дом... Люди спят в своих постелях. Одна я на улице. Мама, мамочка... - плакала она потихоньку, продолжая идти,
Вот и высокая стена с зелеными железными воротами. Шуля сделала еще несколько шагов и по колено провалилась в сугроб.
Вдруг она почувствовала, что стена покачнулась, железные ворота колыхнулись и всей тяжестью нависли над ней - вот-вот обрушатся на нее... Она хочет отбежать и не может сдвинуться с места.
- Мама, мамочка, - тихо шепчет она и опускается в снег у ворот.
А мать Шули в это время неподвижно лежала на улице позади больницы, и снег вокруг нее алел от крови...
РЕШАЮЩИЙ ПРЫЖОК
После того, как Шуля с матерью выбрались из гетто, Шмулик и его мать остались одни в квартире. Теперь пребывание в гетто еще больше тяготит Шмулика. Вечером, вернувшись с работы, он тоскливо бродит из угла в угол. Мать поднимает на него потускневшие глаза с покрасневшими от слез и бессонницы веками, Без слов ставит перед ним тарелку жидкого супа и молча уходит в свой угол.
