Владимир Дудинцев - Между двумя романами
В назначенное время приезжает. Первым делом представляется:
- Андроников - чистая линия князей Андрониковых - никакого отношения к вашему Ираклию Андроникову, - заявляет довольно спесиво.
Садимся за стол. Как принято в России. Оказался гурманом: "Ах, кулебяка, ах, расстегай-чики!" Разговариваем... У него есть "Не хлебом единым" на французском. Зашла речь об "Ажанс литерер". Да, коммунистическое агентство. Но нас это нисколько не тревожит. Мы не боимся, что от вашей помощи усилится французекая компартия. Вот советские крабы! Это гораздо интереснее... Так и сказал. Потом преподнес подарки: мне какую-то затертую пластинку, жене - старое платье какое-то, поношенное. Мы онемели и не только не бросили ему эту тряпку обратно, но даже и поблагодарили. Таково бывает действие внезапности! Так что он удалился, чувствуя себя нашим благодетелем.
(Жена. Надо сказать, что эта тряпка, хоть и была ношеная, нам пригодилась: дочка-то носила ее.)
Но жест был некрасивый. А Наталка-то угостила его первоклассной едой.
Ну вот я и подхожу к сути истории. На следующий день после визита Андроникова пришла соседка с 5-го этажа, из квартиры, что над нами, и говорит:
- Знаете, странная вещь тут у нас вчера произошла. Я подумала, считаю, что надо вас об этом проинформировать. Вы знаете, вчера утром раздается звонок. Я открываю дверь - входят человек пять здоровенных молодых людей. Показывают какие-то красные книжки, куда я даже заглянуть не успела. Говорят: даем вам полчаса, все из квартиры убирайтесь, выметайтесь все до вечера, чтобы вас здесь не было. Мы им: "А что такое, почему?" Они говорят: "Мы должны из окон вашей квартиры наблюдать за очень важным преступником".
"Да зачем же, - говорит она, - вам из наших окон наблюдать. У нас здесь три семьи живет. Идите ниже. Там Дудинцев занимает один трехкомнатную квартиру. Он вам любую комнату отдаст. Зачем три семьи с места поднимать?" Он ей на это: "Давай быстрей, иди!" Они и ушли на весь день. Вечером возвращаются - квартира чистая, никаких следов пребывания нет. Все вещи на месте. Вот как бывает. Невольно задумаешься. Видно, предварительный звонок Андроникова вызвал к жизни некие процессы.
Но Андроников - тертый калач - ни слова скользкого не сказал, понимал свою должность, свое место. Только знай похваливал Наталкины эклеры.... А что деньги мои идут на содержание французской компартии - так это чепуха. Так он считал, и я считаю, что это пустяки. Он ничего и не рассказывал, сказал только, к слову, - о крабах...
Глава 22
"ЛЕЖАЧЕГО НЕ БЬЮТ"
Эти слова - "лежачего не бьют" - между прочим, были сказаны на III съезде писателей Никитой Сергеевичем в мой адрес. Вот я и подумал: отнесу-ка я свои рассказы в "Советский писатель", чем черт не шутит! Их же никогда не ругали: ни "Руки друзей", ни "У семи богаты-рей", ни "На своем месте"... даже наоборот - хвалили. А тут еще подперло - оказался я со своей семьей на мели. Доходы кончились, расходы продолжались, на работу никуда не берут. Все кассы платежные для меня захлопнулись. Попробовал сунуться в адвокатуру - там и сокурсники мои из Юридического готовы были меня поддержать. Но - "личное дело"... В таксисты подался - тоже "личное дело"! Ухватился за соломинку - рассказы, знакомая дорожка - "Советский писатель". И потек я туда, да и попал в лапы Лесючевского... У Лесючевского я потерпел неудачу и по совету друзей выступил на секции прозы с заявкой о переиздании рассказов.
Итак, идет писательское заседание. Я коротко изложил свою просьбу ходатайствовать о переиздании рассказов. Выслушали. Председательствующий предлагает перейти к другому вопросу. Тут вмешался Александр Альфредович Бек:
- Послушайте, товарищи, это все чепуха, что вы говорите, а вот как наш товарищ живет - нет. У него дети, четверо. Есть ли ему, чем их кормить?
Отвечаю на вопрос, говорю, что кормить нечем, живем плохо, продали все. Говорю, что ходил к Лесючевскому с просьбой переиздать сборник рассказов, аЛесючевский, этот гордый, всегда подаваемый как образец партийности, начальник несменяемый, запер двери своего кабинета на ключ, заходил по кабинету вдоль и поперек и говорит: "Владимир Дмитриевич! Вот вы обратились ко мне по вопросу переиздания. Это дело несложное - переиздать ваши рассказы, - всего-то маленькую книжку. Отчего же не переиздать, рассказы неплохие. Да ведь вы же не осознали той критики, которая была направлена в адрес вашего романа. Что-то мы не читали ваших заявлений по этому поводу. Никита Сергеевич сам... такая критика прозвучала в ваш адрес, а вы ничего не осознали. А сколько было в печати... Разве можно не считаться с голосом общественности, которая поднялась против вашей клеветы? Вы должны осознать эту критику. Осознайте - и мы переиздадим ваши рассказы. И хорошо переиздадим!" - вот так ответил Лесючевский. И так я это доложил уважаемой нашей писательской общественности. Бек выслушал, кивнул и как будто бы заснул у камина, где он сидел, - это старое здание, дубовый зал. Затянул пленки глаз, склонил набок голову, пожевал губами немножечко и как будто бы заснул.
- Ну, товарищи, - говорят из президиума, - товарищ Дудинцев доложил нам все хорошо, перейдем, наверное, к другому вопросу... Будем слушать товарища такого-то...
Кто-то встал и собрался докладывать. Тут Бек просыпается и тянет руку. И опять звучит его характерный Беков дребезжащий голос:
- Стойте, простите, пожалуйста. Почему переходим к другому вопросу? Разве с первым вопросом покончено? А где решение, где резолюция? Давайте, товарищи, решим. Наш товарищ, отвечая на мой вопрос, сказал, что он находится в затруднительном положении и что товарищ Лесючевский, член нашего Союза, тоже наш товарищ, что он отнесся бюрократически. Мы должны дать этому факту оценку. Мы должны в отношении товарища Дудинцева принять конструктивное решение. Разве я не прав?
Он имел такое обыкновение - быстро повернуться направо: "Что, разве я не прав?" Потом в другую сторону повернуться: "Что, разве вы не согласны?" И замешательство... Председательствующий что-то говорит...
- Я предлагаю войти с ходатайством в Секретариат Союза о переиздании рассказов Владимира Дмитриевича, - продолжал Бек.
В президиуме как будто согласились, и Бек снова заснул. Голову набок спит. Переходят к другому вопросу. Только начали - Бек опять встает, поднимает руку:
- Товарищи, я не вижу, голосование было? Товарищи, надо, вопрос важный... Что, разве не прав, вы со мной не согласны? Я считаю, что надо проголосовать.
Проголосовали. Все - за. Бек заснул. Это было чудо-зрелище! Начали переходить к другому вопросу. Только перешли - Бек руку тянет.
- Товарищи, а скажите, ну вот мы приняли решение, а кому мы поручаем войти с ходатайством в Секретариат? Я считаю, что надо избрать комиссию. Что, вы не согласны? - и начали избирать комиссию во главе с Львом Никулиным.
Бек - прекрасный человек, прекрасный человек! И умный. И так замечательно умел разговаривать в острые минуты.
Избрали комиссию, переходят к другому делу. Проходит время. Бек опять просыпается.
- Товарищи, а мы зафиксировали это в каком-нибудь документе? Где протокол? Кто ведет протокол? Я не понимаю, товарищи, разве ответственное собрание ведут без протокола, без секретаря? Давайте изберем секретаря и запишем наше решение! - И все было записано, после чего Бек заснул и больше не просыпался.
И вот я, ликуя, побежал домой, радую семью, говорю, будем переиздавать сборник рассказов. Веселися, Русь! Да, но продолжение следует...
Что же было дальше? А вот что. Заседал Секретариат Союза писателей СССР. На этом секретариате оказался, на мою голову, Лесючевский. Он, кажется, даже был секретарем. И вот Лев Никулин доложил, что секция прозы приняла такое-то решение. Доложил - и развел руками. "И представьте себе, меня заставили... и мне не остается ничего иного, как, товарищи, доложить вам, поскольку они меня уполномочили..."
- Товарищ Никулин, - вскакивает Лесючевский, - вы сами не знаете, что вы здесь говорите! За кого вы ходатайствуете! Это такой-то и сякой-то... И началось...
А Льву Никулину и не нужно было такого сильного наскока. Он моментально забрал назад заявление секции прозы. И отказался ходатайствовать за такого... полностью солидаризировался с Лесючевским. А то, что за его спиной стояла общественность, зрелый коллектив московских прозаиков, это было наплевать. Он взял всё назад, и никакого переиздания не состоялось. Вот такие дела..
Глава 23
К ВАМ ЕДЕТ ГЕРР НАННЕН!
Это был звонок из Иностранной комиссии: "Едет ваш немецкий издатель". А между тем дома совершенно пусто. Спервоначалу я, как получил свои гонорары, размахнулся. Затащил в кабинет "Хельгу" - такой черно-перламутровый книжный шкаф. Был у него такой поперек туловища выступ вроде полочки. Друзья шутили: "Будешь строгать доски на свою непотопляемую".
(Жена. Очередное увлечение моего Володьки - сконструировал якобы совершенно непотопляемую лодку и сооружал ее на даче у друга.)
