Вячеслав Курицын - 7 проз
Две или три вещи, толком известные о нем (об Израиле): то, что там есть Гроб Господень (для устройства коего из школы реквизируют методический скелет) и какая-то стена плача, то, что вместо ворон "Моссад" держит птиц Рух, а также то, что на улицах там принято ежедневно убивать по арабу* и по младенцу. Младенцев решено опустить, арабов для заклания нетрудно поймать на городском рынке, но где взять евреев, которых Архитектору желательно увидеть на исторической родине, совершенно непонятно. При последней переписи населения всех евреев записывали русскими или, на худой конец, эстонцами (цитата из Довлатова), официально в городе еврей один - наш Архитектор (ему, как знаменитости, сделали исключение). ГБ начинает поиски евреев, чем, разумеется, приводит в дичайшее смятение все энские еврейские семьи ("начинается!"). Решено попросить евреев во всемогущей Москве. Кибиров сомневается, что в Москве, в почти коммунистическом городе, могут быть евреи, но его утешают: в этом звуке много всего... Красухин звонит своему знакомому в союзное ГБ:
______________
* Сравни у А. С. Пушкина описание уик-энда русских богатырей:
Выезжают погулять, серых уток пострелять,
Руку правую потешить, сорочина в поле спешить,
Или вытравить из леса пятигорского черкеса,
Иль башку с широких плеч у татарина отсечь,
Или подлого араба вздернуть в кроне баобаба.
- Зевса отрадная весть, что приносишь ты в славные Фивы?
- Чего? - не понимают в Москве.
- Я спрашиваю, как там Москва? Колбаса, говорят, свободно? И сыр есть? А... евреи есть?
Евреев Энску пообещали.
В Москве между тем свои заморочки: некуда девать делегацию темнокожих марксистов из Республики Фиолетовой Реки. Делегация прибыла аж на год по линии какого-то коминтерна или в обмен на специалистов по гидроэнергетике, но марксисты мало того, что оказались сущими дикарями (постоянно прыгают через костер, потрясая портретами Маркса и национального негритянского поэта Пушкина), выяснилось вдобавок, что они людоеды и съели уже двух инструкторов ЦК (цитата из фильма про вора и повара). Назад их отправить нельзя, задействованы слишком деликатные международные механизмы. Предложение запереть их без пищи, чтобы они скушали друг друга, не проходит по двум причинам: во-первых, неясно, кто съест последнего, а во-вторых, выяснилось, что марксисты - расисты и едят только белых... Обе проблемы московско-марксистская и энско-еврейская - каким-то образом замкнулись на вездесущем генерале Басинском, и тот, в духе хорошего водевиля, решил их за счет друг друга: расстроив отправку подлинных евреев (активистов антисионистского комитета во главе с генералом Драгунским), злорадно послал в Энск негров.
Энский аэропорт. Отцы встречают евреев. "Наконец-то я вправе приветствовать тех, кого я не знаю", - шепчет Красухин из Аполлинера в переводе Кудинова. В небе показывается вожделенный лайнер, но он почему-то ведет себя как цитата из доброй сотни американских боевиков: клюет носом воздух, летит зигзагами, выделывает смертельные петли и прочие фигуры кинематографического пилотажа. При посадке самолет успешно разрушает аэропорт, построенный, кстати сказать, Архитектором. Демоническая улыбка озаряет медальный профиль майора Лекуха.
- Ржавчиной все от огня и от копоти смрадной покрылось... - мрачно замечает Красухин.
- Я делать умею аборты
И дважды сажал самолет, - цитатой на цитату отвечает глумливый Лекух.
На две их головы - всего одна, но сугубая мысль: начинают гибнуть творения Архитектора.
Но этому метафизическому рассуждению суждено быть мгновенно и прочно забытым: в следующую секунду воспаленным очам встречающих предстает чудовищная картина. Красухин, который, за недостатком зрения, по временам надевал поверх собственных глаз еще и покупные, быстро снимает и тщетно протирает и те, и другие. Видение оказывается жестокой реальностью. Темнокожие люди в набедренных повязках спускаются по трапу, оживленно жестикулируя и с неподдельным любопытством озирая окрестности. В руках у них портреты Маркса и какие-то недоглоданные кости... Еще прокол: отсутствие толмача. Сотрудник, коему было поручено найти человека, владеющего евридишем, завербовал, по обычной гэбэшной глупости, городского дурачка (то ли Эдичку, то ли Веничку), который прыгает теперь перед негроевреями, показывает им голую задницу, предается отчаянным ужимкам и малочленораздельным звукам.
"Таинство чуждое вижу и неимоверное", - потрясенно шепчет Красухин из "Рождественского канона" Косьмы Мойумского. Некоторое время отцы города, остолбенев, наблюдают за действиями придурка, поражаясь, насколько экзотичен, оказывается, еврейский язык. Наконец, когда марксисты, вполне понимая язык придурка, вступают с ним в оживленный лингвистический контакт, кто-то из помощников Пьецуха распознает в переводчике отнюдь не Апта и не Бориса Кузьминского, а всем известного Эдичку (или Веничку). Пьецух бледнеет. К Красухину в это время пробирается ползком оперативник Юхананов, несущий еще более кошмарную весть: весь экипаж самолета, оказывается, сожран пассажирами. Красухин краснеет. Окончательно ясно, думает он, что выдуманные нами миражи вполне погасли (цитата не помним откуда).
- Африка! - холодеющим, если это возможно, голосом пятнадцатилетнего капитана говорит генерал.
Деловитые темнокожие марксисты уже хлопочут над костром, через который срочно надо прыгать, потрясая портретами Маркса и вопя по-африкански: "Не дай мне, Бог, сойти с ума..."
Операция "государство смерти Израиль" приказала долго жить: на радость московскому генералу.
Но, как выразился бы Красухин, "Пременой естество играет, оно дарует, отбирает..." Генерал Басинский уже потирал руки (очень киногеничный жест). Помимо успехов в деле вендетты, он счастлив еще и приватным счастьем: только что он получил квартиру в гэбэшном супердоме, дослужиться до которого мечтал очень давно. Здесь поразительные квартиры: с бассейнами, встроенными велотреками, полями для гольфа, с вертолетной площадкой на крыше и с маленькой пристанью для персональных катеров в первом этаже. Причем каждая из квартир отличается от всех остальных: одни вытянуты в струну, вторые четырехэтажны, третьи состоят из помещений, рассеянных по разным полюсам дома, но неведомым образом связанных между собой. Гэбэшники железным потоком прут в гости к Басинскому, пья коньяк и любуясь разнообразием форм: иные комнаты украшены фонтанами, иные, отнюдь, статуями. Гости хихикают: "Хе-хе... Как ты тут устроился? Показывай, показывай... Где чертог? Каковы очертанья чертога?" Лишь далеко за полночь железный поток иссяк. Только тогда Басинский смог ознакомиться с полученным еще утром окончательным списком зданий, не достойных лица этой земли в связи с тем, что Архитектор предпочел ей более обетованную.
И тут Басинский потрясенно обнаруживает, что в творчестве нашего зодчего был и "московский период". Перед проводами Архитектора на заслуженный отдых ему было высочайше доверено спроектировать один жилой дом для столицы. Недавно это комфортабельное жилище было построено, и - о, ужас! - это именно тот дом, где только что получил новую квартиру генерал Басинский. Ясно, что советский идеологический молот не пощадит и этого шедевра зодчества. Так мститель становится собственной жертвой: блестящий сюжетный ход и цитата из "Политого поливальщика". Басинский, подобно гробу Магомета, повисает между небом и землей. Он достает из сейфа зубную щетку и инкогнито мчится в Энск. Поезд, как вы понимаете, в огне, жать больше не на что, а самолеты в Энск не летают ввиду крушения аэропорта. Только что Басинский пред вкушал лежащий в пыли у его ног городишко, а теперь ему нужно, чтобы энские стены оставались прочны, как кремлевские. Запретить отъезд Архитектора уже невозможно: Басинский сам сделал все, чтобы это было невозможно. Придется вести подкоп с другой стороны.
Басинский прибывает в Энск поздно вечером и сразу едет домой к генералу Красухину, чтобы, тщательно наплевав на обиду и антипатию, вместе искать спасения. Здесь Басинского ожидает второй удар: он не знал, что Архитектор восстановил в Энске тот самый Дом... Слеповатый, невнимательный и безграмотный Красухин, впрочем, тоже этого не знал: тем более что погибшее строение он видел тридцать лет назад и оба раза ночью. Удивившись открытию Басинского, Красухин, тем не менее, не может не оценить ситуации. Рассыпая цитаты, он насмешливо предлагает Басинскому сходить в подвал: быть может, его старый приятель-призрак до сих пор где-нибудь бродит и подкинет Басинскому дельный совет*. Близкий к отчаянию Басинский и впрямь идет в подвалы. "И если призрак здесь когда-то жил, - шепчет ему в спину Красухин, - То он покинул этот дом, покинул..." Призрак, однако, на месте: как штык перед травой (мы, впрочем, не можем утверждать, что призрак реален, что он не является капризом воспаленного воображения генерала). Более того, призрак и впрямь подсказывает Басинскому ошеломительный план. Басинский и Красухин срочно едут в горком. Небо похоже на каравай (цитата). Пляшут звезды.
