Семен Бронин - Каменная баба
-Нет конечно. У меня ребенок больной. Надо смотреть за ним.
-Кто о чем, а Ирина Сергевна о детях,- сказал он с непонятной иронией, и ей захотелось досадить ему:
-Вы-то своих на ноги подняли? Дайте и другим такую возможность.
Он помешкал.
-Это ты совсем как Анна Романовна заговорила,- а Самсонов, ему в пику, стал на ее сторону:
-Оставьте. Чем еще женщине, как не детьми, заниматься?- и подмигнул Ирине Сергеевне: в знак полной с ней солидарности.- Видели, как волчица с выводком сидит?- Охотник, он в сравнении с врачом обладал большим опытом для сравнений и необходимой широтой взглядов.- Все то же самое. Давайте лучше водку пить: зверь этого не умеет...- и разлил спирт по стаканам, действуя со сноровкой снайпера и с глазомером аптекаря.
-Иван Александрыч!- предупредила Ирина Сергеевна.- Так мы и завтра отсюда не выберемся...- но тому, действительно, как вожжа под хвост попала:
-Ну и останемся. Зазимуем, как два медведя с медведицей.
-Два медведя в одной берлоге не живут,- поправил его Валентин Парфеныч.
-Значит, один уйдет - по лесу шататься...
Она не поняла, кого и что он имеет в виду, но на всякий случай ушла: чтоб не терять последнего уважения к начальству.
19
Она вернулась в палату, где спали мать и ребенок, удостоверилась в том, что малыш живет и здравствует, пошла в соседнюю палату, застелила в ней относительно чистой на вид простыней одну из кроватей и легла поверху в полном облачении. Следующую инъекцию следовало делать через два часа, и она знала, что если заснет, то непременно проснется в это время: эту привычку она обрела, учась в Курске и подрабатывая по ночам в городской больнице, где посмеивались над точностью тикающего в ней будильника. Так она и заснула: со спокойной душой и в чутком ожидании, надеясь на лучшее и готовая к худшему. Последней мыслью, пробежавшей перед ее внутренним взором, было то, что она распрощалась с иллюзиями в отношении Иван Александровича и не успела, слава богу, наделать глупостей, ни даже проговориться.
Но такие обеты, видно, вступают в силу с начала следующего дня и не имеют ее до истечения нынешнего.
Прошло некоторое время: явно меньшее того, на которое она рассчитывала,- когда ее разбудили, теребя за локоть и осторожно трогая за плечо. Час был неурочный, и она, хоть и была ко всему готова, проснулась не вмиг, не в один присест и в полутьме комнаты, освещаемой тусклой лампочкой из коридора, не сразу разобралась, кто сидит перед ней на соседней койке: поначалу ей сослепу показался Валентин Парфеныч, потом она разглядела знакомый круг лица Ивана Александровича.
-Случилось что?
-Ничего!- успокоил он ее, отпуская руку.- Все путем... Скушно просто...
Она, с трудом соображая, встала, включила свет в палате, поправила волосы.
-Который час?.. Вы же водку сели пить? Всю выпили?
-Не пьется без тебя... И не к чему: работать завтра...- и поглядел на нее с невольным лицемерием: главного врача, возвращающегося к работе после вынужденного, но не зависевшего от него простоя.
-А Валентин Парфеныч где?
-Ушел силки ставить. Или капканы - что там у него?.. Сказал, что ты слишком хорошая, чтоб за тобой ухлестывать.
-Вот благородный человек какой... А вы иначе думаете и потому сюда пришли?
-А куда ж еще?.. Я из тех, кому и с людьми невмоготу и без них тяжко. Поболтать хочется.
-Болтайте тогда.
-Не получается. Знаешь же, как у мужчин: когда больше всего надо, так как нарочно отказывает.
-Вы болтовню имеете в виду?
-Конечно. Что еще?
Она пропустила это мимо ушей, присмотрелась к нему.
-Трезвый совсем... Вы ж пьяным были?
Он повеселел.
-Навар так подействовал. Никогда бы не поверил. Правда, голову прочищает. Он в него кореньев, что ли, подкладывает...- Он был настроен предприимчиво и все поглядывал на ее руки, и в аэропорту не дававшие ему покоя.
-Водкой запивали?
-Нет. Говорю ж, бросили. К тебе собрался...- и потянулся-таки к ее ладоням, лежавшим у нее на коленях. Она отстранилась и отсела.
-Вы, Иван Александрович, как деревенский парень прямо. Те тоже - чуть что, за коленки хватаются.
-До них еще не дошел.
-Не успели.
-Руками можно ограничиться: они у тебя красивые... На самом деле у тебя глаза всего лучше, да их не потрогаешь.
-В аэропорту решили?
-Конечно. Я их с кафе еще запомнил. Глядят с простодушием...
-Простые?
-Кто сказал?.. Спокойные. А спокойствие всегда просто выглядит. Только простота эта обманчива. Она у тебя притягивает и распоряжается.
-Сказали, чтоб не связывался со мной?- Она не заметила, как перешла с ним "на ты", но не это ведь главное в таких отношениях.
-Да что-то в этом роде,- усмехнулся он.- А потом и сам так решил. Подумал, что себе дороже выйдет.
-А сейчас?
-А сейчас снова подчинился. Сама потому что позвала.
-Когда в избе были?
-А когда же? Без этого я б к тебе не сунулся...- Теперь он сидел смирно: это противоречило цели его прихода, но он, после ее выговора, не хотел вести себя иначе.
-А у Софрона опять передумал? Не обращал на меня внимания?
Он усмехнулся и все-таки взял ее за руку, задумчиво провел по ней своей, мягкой и бережной.
-Не передумал, а засомневался.
-На людях потому что?
-Потому что на людях,- повторил он за ней, получая удовольствие от точности ее суждений.
-Не понимаю я вас, Иван Александрыч,- призналась она, снова переходя на более уважительное обращение, и, поскольку он внимательно ждал, объяснилась:- То вы как настоящий доктор себя ведете, то как прохвост и жулик...- Он не обиделся - напротив, повеселел, но опешил все-таки: не ждал от нее такой дерзости; да она и сама от себя ее не ожидала.- Местных тузов ублажаете, унижаетесь из-за каких-то досок...
-Вот ты о чем?.. Так это жизнь, Ирина Сергевна... Туда, сюда попасть надо - соблюсти приличия. Играешь в человеческий спектакль. Чтоб попасть из третьего действия в четвертое. Или какое там?.. Все этим заняты. Это не игра даже, а уговор общий: забудем о нем, все развалится.
-Не переигрываете?
-Может, и так... Ты у меня теперь за цензора будешь. Я за тобой смотрю иногда на пятиминутке...
-Вот не видела никогда, чтоб вы на меня смотрели.
-И не увидишь. У хорошего врача глаза и сбоку и на затылке. Так вот я теперь по тебе сверяться буду: когда заиграюсь, ты меня поправишь.
-Выдумываете все?
-Не совсем. На будущее проецирую... Смотреть надо вперед. На бога, говорят, надейся...
Он сидел особняком: не хватался за ее руки и коленки, но все в нем излучало сдержанное желание и готовность к сближению. Она почувствовала это теперь особенно явно и решила уступить ему, но прежде - расспросить его получше: чтоб не оставлять ничего недовыясненным.
-Вы и в бога верите?
-А ты?
-Обо мне особый разговор. Сейчас я спрашиваю.
У него, оказывается, был свой и простой взгляд на эти вещи.
-С богом у меня легкие отношения,- шутливо сказал он.- Если он есть, конечно... Если есть, то приду к нему - скажу, так, мол, и так: прибыл к вам, Сам Самыч, жду ваших указаний. Спросит он меня, чем ты всю жизнь занимался, а я ему: все последние тридцать или сорок лет - сколько выйдет возглавлял районную медицину. Раз так, скажет он, то у меня вопросов к тебе нет - в святые тебя произвести не могу, поскольку ты иного вероисповедания, но вот тебе - моя поликлиника, обеспечь мне обслуживание архангелов: они в последнее время барахлить стали. Буду трубить у него дальше...
-Это вам ваша главная врачиха рассказала?
Он несказанно удивился:
-А ты как угадала?.. Сам бы не выдумал?
-Нет, просто вы не из того теста... Но это вы совсем как Иван Герасимыч сказали. Это его слова: работал всю жизнь - что им еще от меня надо?
Иван Александрович досадливо хмыкнул: ему не понравилось сравнение.
-С ним мы расходимся. У него все на себе кончается: он работает и ничего больше не знает, а я о других думаю.
-Такой альтруист?
-Напротив. Радетель об общественном благе... Давай не будем об этом. А то всякое настроение убудет...
Она пригляделась к нему внимательней.
-Как вы бога назвали?
-Сам Самыч? А как его еще назвать? По-русски чтобы?
-Это уж, верно, ваши слова...- Он не подтвердил и не опроверг этого: не захотел вдаваться в подробности.- Самый главный, что ли? Но он, говорят, не только вверху, но и внизу и вообще кругом и везде?
-Может быть, и так,- безразлично согласился он.- Я не силен в этом. Человек я нерелигиозный, Ирина Сергевна. Знаю только, что нужно с общественной жизнью считаться. Какой бы плохой и двуличной она ни была. Иначе тебя никто всерьез принимать не станет. Будь ты хоть семи пядей во лбу - изволь подчиняться правилам...- и вновь, кажется, засомневался: связываться с ней или оставить ее в покое. Она же привыкла уже к его физическому соседству. Оно многое решает в таких обстоятельствах и сводит людей, которые, не подвернись случай, вряд ли подумали бы о сближении. Она потупилась и спросила:
