Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская
Злата. А он звонил?
Клавдия Никодимовна. Да что ты! Почитай, каждый день звонит. В Москву ездил, да не нашел тебя, видать. Вот ведь привязался, окаянный. Мы и без него заживем теперь. Да ведь? Ты не уедешь?
Злата. А он не женился?
Клавдия Никодимовна. Да какое женился? Все тебя ждет! Повадился ко мне вечерами ходить. Приходит, сидит и молчит. О чем говорить-то? Из-за него ведь уехала ты. Али вспоминала о нем?
Злата. Приходит, говоришь… Каждый вечер… Ну вот. Смотри, мама. (Снимает шаль.)
Клавдия Никодимовна. Батюшки-светы! А ожог-то? Где ожог?
Злата. Тридцать девять операций сделали, мама!
Клавдия Никодимовна. Тридцать девять! Верно, больно было?
Злата. Ух, как больно! Иной раз думала — умру! С того места, на котором сидят, всю кожу содрали! Так что сижу я теперь на лице, а на лице у меня, на чем сидят! (Смеется.)
Клавдия Никодимовна. Батюшки-светы! И ни следочка! Ни следочка! Как родилась заново! Да какая же ты красавица у меня стала теперь! Ягодка моя! Гвоздичка! Да что там, королевна! Чистая королевна!
Злата. А я иду в Москве по улицам, вышла из больницы, и, представляешь, никто на меня не смотрит, никто не шушукается, никто не глазеет, никто не вздыхает, никто не оборачивается, никто головой не качает. Всяк своим делом озабочен. И до моего лица никому никакого дела нет! Первый раз словно вздохнула я. Идешь — «девушка, садись лучше к нам, подвезем…»
Клавдия Никодимовна. Такие подвезут! Как же! На такую красоту всяк позарится! Ты в машины-то к ним не садись! Мы вон, может, и на свой «Запорожец» еще наскребем. Денег-то ушло много?
Злата. А у вокзала какой-то парень меня нагнал, симпатичный такой, кудрявый, и говорит: девушка, позвольте вам чемоданчик помочь поднести…
Клавдия Никодимовна. Такой поднесет. Ни чемоданчика, ни его не увидишь.
Злата. А чемоданчик пустяковый, ничего не весит. А он — дайте, пожалуйста, помогу, девушка. Не отстает, и все. До самого вагона поезда донес, все адрес спрашивал, ну я не дала, так он мне, когда поезд тронулся, рукой все махал, бежит за поездом и рукой машет. Смешной такой…
Клавдия Никодимовна. А чего же не помахать? Ты теперь красавица у меня.
Злата. А в аэропорту со мной в автобусе старик азербайджанец ехал — так все в ресторан звал. Я смеюсь, а он — напрасно смеетесь, девушка, я ведь упрямый, я хоть когда вам стукнет шестьдесят лет, а своего добьюсь. Я говорю: ну, в шестьдесят это мне, наверное, будет очень даже лестно в ресторан сходить — и телефон ему дала.
Клавдия Никодимовна. Это зря, ягодка. По телефону адрес узнать можно… надо замок сменить. Ведь я облигации дома храню.
Злата. А когда мы шли из автобуса, машина остановилась и парень мне крикнул — чего со стариком связалась? А он как раскричался — я сам еще молодой! Вы права не имеете перед девушкой меня позорить! Я новокаин колю! (Смеется.) А в самолете летчики в кабину пригласили. Хотите посмотреть как самолетом управляем? Ну, мне любопытно — пошла. А один и говорит — хотите самолет повести, девушка? Я говорю — да что вы, я ж не умею, там же пассажиры, я всех побью. А он мне, молодой такой, черненький, красивый, и в глазах смешинки, — а я научу, держите руль и на себя тяните, вот и весь сказ. И руль-то он и отпустил. Я в руль так вцепилась, что ногти под кожу ушли, смотри — до сих пор кровь, а они все трое как рассмеются. Оказывается, они включили на автопилот! Ха-ха, вот шутники.
Клавдия Никодимовна. Шутники, красавица ты моя. Господи, вот и у меня первый раз за восемнадцать лет гора с сердца упала, ведь говорила тебе, к лицу твоему привыкла, а как взгляну на тебя, так сердце как дырявый мяч всякий раз сжимается этак — у-ух! Спала, спала моя вина, спасибо тебе! Теперь и в институт не откажешься? Теперь и без «Запорожца» хорошо проживем, и полдачки не надо. Счастье-то какое!
Злата. Счастье… Я по кладбищу прошла. Цветов одной девушке отнесла… много цветов. Красивая она была. Таней звали. А в семнадцать лет умерла. Жаль мне ее стало. В первый раз стало… Красивым-то умирать труднее. Я теперь знаю. А на кладбище весело-то как, совсем весна. Синицы на ветках висят брюшками вверх, кувыркаются…
Клавдия Никодимовна. А что, встало тебе это много?
Злата. Да я сначала в ожоговый центр пошла, так мне сказали — работа большая, до двухсот операций, может, за результат не отвечаем, кроме того, это дефект не медицинский, страданий физических он вам не причиняет? Нет, говорю. Значит, дефект чисто косметический. А у нас ожоговых больных много, жизнь которых висит на волоске. Мы косметическими операциями хирургов занимать не можем. Сходите в институт красоты, может быть, они возьмутся, за ваш счет. Ну, я и пошла. Крутили меня, вертели хирурги со всех сторон, одна говорит: можно исправить, дорого только обойдется, у тебя денег не хватит — каждый сантиметр кожи вживлять надо. И болезненно очень. Я сказала, что деньги у меня есть, боль вытерплю, ну и уговорила ее. Вот и все. Терпела уж, терпела, наркоз давать нельзя — мышцы обвисают как-то. Так по живому и шили.
Клавдия Никодимовна. Господи!
Злата (подходит к зеркалу). Я это или не я? Не пойму. Красивая какая-то девица. Здравствуйте, леди, сеньора. Здравствуйте, мисс, как вас зовут? Злата-джан, Злата-сан, пани Злата, мадемуазель Злата… Счастье… Верно, будто бы переродилась… А что, мама, свадебное платье ты зашила?
Клавдия Никодимовна. Так зашила, что и шва не видно.
Злата. И туфли целы?
Клавдия Никодимовна (достает). А куда ж им деться.
Злата. И фата? И кольца?
Клавдия Никодимовна. Все, все здесь, дорогая. А только, может быть, теперь не спешить? Теперь всякий рад будет.
Злата. Спешить, спешить, спешить. Завтра заявление подадим. Ведь он каждый вечер ходил, говоришь?
Клавдия Никодимовна. Ходил. Греха на душу не возьму. Ходил.
Злата. Так в чем дело? Ведь он ходил, ходил, ходил! А в Москву ездил! А вот и мой свадебный подарок ему!
Проводит
