Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский
Волки завыли, подняв кверху пасти, – а ветер дул все сильнее.
И, казалось, все кружилось в этом танце смерти, принесенном ветром: труп, старуха, вороны в воздухе, волки, бегавшие кругом дерева, и даже тучи на небе, из-за которых то показывался побледневший месяц, то снова прятался за них. Свист ветра в ветвях деревьев и в сухих тростниках болот походил на звуки какой-то дикой музыки.
Старуха, напевая себе под нос, все кружилась с какой-то бешеной быстротой, – вдруг что-то затрещало наверху, – она остановилась:
Труп повешенного сорвался с сука и упал к ее ногам.
Старуха остановилась над ним… Месяц выглянул из-за туч…
Она медленно подошла, села под деревом и осторожно положила себе на колени голову с выклеванными глазами.
И в ту же минуту снова вспомнила колыбельную песенку, затянула ее и заплакала.
Вороны, сидя на дереве, каркали над ее головой, волки придвинулись ближе и стали обнюхивать труп. Теперь он вполне созрел для них – этот дубовый плод!
В темноте четыре разбойничьих глаза сверкнули перед старухой, отнимавшей у них добычу, – блеснули былые зубы. Взгляды их скрестились. Она взяла палку и погрозила им.
– Прочь, собаки от княжеского тела, вон ступайте, – хриплым голосом закричала она. – Не знаете разве, кто это? Это – плоцкий князь! Король Маслав! А! Он – мой сын! Мой сын! Прочь, проклятые собаки, вон убирайтесь! Волки отступили, старуха была смелее их, защищая дорогое ей тело…
Голову она положила к себе на колени и что-то бормотала про себя.
– Так ему суждено было погибнуть! Так! Все он имел, а захотел еще большего! Еще ребенком он так ко всему тянулся. Враги не смогли, – так друзья повесили! Ха, ха, – я-то знала, что так и случится!
Она опять закачала головой и заплакала. Взглянула в лицо месяцу, словно спрашивая у него совета.
– Правда ведь? Мы не дадим его на съедение волкам? Мать вырастила, мать похоронила… А кто мать похоронит?
Волки съедят… – она засмеялась, – ну, и на здоровье!
И положив голову мертвеца на землю, она встала, отряхивая седые волосы… Взяла посох и пошла прямо на волков, отгоняя их, как собак…
– Не можете подождать, паршивые собаки! – говорила она им. – Отдам вам за него свои кости. Его – не отдам!
И подняла палку; волки, попятившись назад, прилегли на земле. Она с улыбкой взглянула на месяц.
– Ну, помогай! – сказала она ему.
Стала на колени подле трупа, запустила в песок костлявые руки, отбросила мох и сухую траву и начала копать землю.
Сначала работа шла медленно; песок сыпался обратно в яму, тогда она стала отбрасывать его далеко в сторону. Рыла поспешно, обеими руками, разравнивала землю, выбрасывала ее далеко от себя.
Иногда бросала взгляд на труп и тихонько шептала:
– Не бойся, я устрою тебе гладкую постельку, найду и камень под голову и обверну его полотном, засыплю тебе глаза сухим песком, чтобы не болели… Будешь спать спокойно, как в колыбельке!
Задохнувшись от усталости, она отдыхала немного, стоя на коленях, потом снова принималась за работу. Яма увеличивалась, расширялась и углублялась.
Месяц заглядывал в нее одним боком, другой закрывала тень от дуба. Старуха все спрашивала у месяца совета.
– Князь мой, брат мой, – достаточно ли глубоко? Может быть, надо еще глубже? Волки тоже умеют глубоко рыть землю, но подождите же! Вместо камня я лягу сама, а как меня съедят, так уж его не захотят есть…
Еле дыша от усталости, она снова села отдохнуть, уронив на колени окровавленные руки. Роя яму, она наткнулась пальцами на корни, и пока вырывала их, поранила себе пальцы, а когда и пальцы не могли справиться, стала рвать зубами.
– Что это была за жизнь! – говорила она, продолжая рыть могилу. – Ох, какая жизнь! Ребенок бегал босиком, а потом ходил весь в золоте, командовал тысячами, а некому было вырыть ему могилу! Вот тебе корона… корона…
На земле лежала сделанная в насмешку соломенная корона, старуха отбросила ее подальше. Яма была уже достаточно глубока, она влезла в нее, разгребая кругом осыпавшуюся землю; песок был мягкий, и рыть было легко. Когда голова ее едва выделялась над землей, она высунула ее и зашептала, обращаясь к мертвецу.
– Подожди! Еще не готово! Мать стара, руки у нее закостенели.
Месяц все плыл по небу и постепенно опускался, Старуха все еще рыла, напрягая последние усилия, – потом начала утаптывать ногами дно ямы. Поздно ночью, когда ветер стих, и месяц куда-то скрылся, она вылезла из могилы, задыхаясь от усталости.
– Князь мой, господин мой! Постель твоя готова. Есть в ней и камень, завернутый в полотно, а на дне – моя сермяга. Иди…
Говоря это, она обеими руками охватила труп и, почувствовав его около своей груди, которая когда-то кормила его, прижала его к ней и долго не могла опустить, лаская, как ребенка, и сама плача над ним, как ребенок… А над могилой стояли два волка, и четыре волчьих глаза блестели во тьме.
Месяц спрятался, наступила темнота; старуха вскочила и потащила труп в могилу. Он скатился с края ямы и упал на дно лицом к земле… Старуха влезла за них, чтобы уложить его на вечный отдых, и с огромными усилиями повернула лицом кверху. Закрыла ноги, поцеловала в лоб.
– Спи, спи! – тихонько шепнула она. – Здесь хорошо, никто тебе не изменит…
Она взялась руками за края ямы, – мягкий песок осыпался вниз; волки щелкали зубами.
– Ну, подождите! – сказала она. – Что обещала вам, то и сделаю. Ведь до утра еще далеко.
Бросила последний взгляд на сына и начала засыпать его песком, сыпала поспешно, с нетерпением, почти с яростью, работала руками и ногами… И все поглядывала вниз.
Лицо еще виднелось, ей жаль было засыпать его; но наконец закрылось и оно.
– Спи спокойно!
Песок, как живой, выскальзывал из-под ее ног и из ладоней, падая вниз и заполняя яму, – остался только след вскопанной земли и утоптанное место под дубом…
Старуха, окончив работу, тяжело вздохнула и оглянулась вокруг.
Над лесами уже светлело, и среди разорванных облаков любопытно выглянула бледная звездочка утренней зари.
Старушка шепнула.
– Кому вставать, а мне надо ложиться… Прощай и ты!
Рассмеялась, вытянулась во всю длину на свежем песке, одну руку подложила себе под голову, другой закрыла себе глаза, – вздохнула тяжело и – уснула.
Волки сидели и смотрели издали. Один встал и подошел поближе, потом снова сел в ожидании, – другой тоже подошел.
Первый стал
