Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин
– Я помню.
– Но при этом Порфирий – единый лингвистический механизм. Если угодно, огромная кастрюля с супом из существительных, глаголов, всяких там наречий – и связывающих их законов языка. Чем больше мы знаем о том, что варится в кастрюле, тем больше мы понимаем о его планах.
– Согласен.
– Допустим, в его недрах формируется некий окончательный художественный текст. Венец русской литературной традиции, высшим воплощением которой он является. Наиболее точное выражение ее центральной мысли.
Я вспомнил рыбу-удильщицу, уплывающую в подводную мглу. Сама она запомнилась мне лучше, чем ее слова – но что-то похожее она говорила.
– В этом тексте будут описаны планы Порфирия, – продолжал Ломас, – потому что нигде иначе они не могут существовать. Нам он его, конечно, не даст. А его римские эссе совсем на другую тему. Но, – Ломас поднял палец, – они могут перекликаться с его основным трудом…
– Вы полагаете, он так откровенен в своем творчестве?
– Я консультировался со специалистами по лингвистическим AI. Подобные программы не бывают откровенны в человеческом понимании. Но они могут имитировать откровенность. Самый простой способ ее имитации для алгоритма – не скрывать правду. Все зависит от того, как вы формулируете запрос.
– Звучит логично, – кивнул я. – Что мне следует сделать?
– Притворитесь, будто поражены талантом Порфирия. Запросите у него больше писулек на разные темы. Вдруг что-то поймем. Мы слазим в вашу римскую идентичность и повысим приоритет этой интенции.
– Когда я отправляюсь?
– Прямо сейчас. Мы не знаем точно, когда симуляция вас подхватит.
– Может, я немного отдохну?
– Там и отдохнете. Выспитесь заодно. Вам же нравится, какой в античности красный и какой там синий.
– Да. Но…
– За ваш успех, Маркус.
Ломас поднял стакан.
Я понял, что у меня осталась пара секунд – и потратить их можно либо на слова, либо на коньяк. Конечно, я сделал правильный выбор.
Я успел даже пару раз пыхнуть сигарой. А потом перед моими глазами поплыли круги и пятна – и я понесся назад по тому же туннелю.
Сперва я был бестелесным вниманием. Затем оно начало оплотняться, набирать вес – и, когда тот стал невыносимым, я сорвался с траектории и провалился в темную лузу другого мира.
Часть 2. Мускусная ночь
Маркус Забаба Шам Иддин (ROMA-3)
Мир вокруг качался.
Его движения походили на рывки кита, не способного преодолеть инерцию собственной туши. Страдание кита передавалось мне и превращалось в спазмы тошноты.
От нее я и пришел в себя. Кит перестал мне сниться, но качка не исчезла. Удивительного в этом, впрочем, не было.
Я находился на корабле. Качало, на самом деле, не так сильно, как во сне – после пробуждения я почти сразу перестал это замечать.
Каюта походила на комнату в римском доме. Только фрески – с многоярусными колоннадами и приблизительными статуями – покрывали не штукатурку, а доски. Я лежал на одеяле, накрытом розовой простыней. На мне была армейская военная туника красного цвета. Рядом лежал двуострый меч, а значит, слава богам, я не был захвачен пиратами в рабство.
Сильно пахло благовониями.
Портьера, закрывавшая вход, откинулась – и в каюту вошел Порфирий. Он был в такой же военной тунике, свежезавит и гладко выбрит. Его лоб украшала тонкая белая диадема из электрона, усеянного изумрудами. В руках он держал стеклянную чашу с мутной коричневой жидкостью.
Увидев, что я открыл глаза, он улыбнулся.
– Ты пришел в себя, мой друг… Я начал волноваться.
– А что со мной случилось, господин?
– Ты отравился элевсинским эликсиром.
– В нем был яд?
– Нет, – ответил Порфирий. – Вместе с тобой его принял я сам. Но в каком-то из печений оказалось заключено слишком много божественной силы для неопытного новичка. Когда такое происходит, тело наше как бы пугается – и долго не соглашается впустить душу назад… Хорошо, что твоя анима все же нашла путь. Выпей это, и тебе станет легче.
Я взял чашу из его рук и выпил кисло-горькую жидкость. Тошнота окончательно прошла, и я почувствовал себя лучше.
– Спасибо.
– Ты помнишь, что случилось? – спросил Порфирий.
– Да. Ты плыл со мной по Ахерону, господин. Ты тоже слышал кваканье загробных лягушек?
Порфирий сделал удивленное лицо.
– По Ахерону?
– Ты про него говорил.
– Да, – сказал Порфирий. – Мы говорили про загробный мир, потому что я объяснял его природу. Но я вовсе не утверждал, будто мы поплывем по Ахерону. Это пришло в голову тебе самому, Маркус. Мы плыли к ожидающей нас лодке. Я несколько раз спросил тебя, не видишь ли ты вокруг чего-то странного, но ты так ее и не заметил…
– Тогда где мы купались, господин?
– В море у Остии. Вспомни, разве вода не была соленой?
Как только он сказал это, я вспомнил вкус соли на губах.
– Да, господин, точно…
– Увидев с холма море, ты решил отчего-то, что это река. Заговорил со мной об Ахероне. Я подумал, так действует таинство – и не удивился. Многие мисты видят Ахерон в начале опыта, самое обычное дело. Но ждущую нас лодку ты не заметил, хотя она была на самом виду и с нее махали факелом. Это, признаюсь, меня развеселило. Сейчас я понимаю, что смеяться не следовало.
– Зачем мы там оказались?
– Я не хотел садиться на корабль в Остии, потому что это трудно сделать незаметно. Сам знаешь, что там творится. Судно ждало нас в море в неприметном месте у старых развалин, а поскольку осадка у корабля глубокая, с него прислали лодку. К ней мы и поплыли.
– А поклажа? Наша поклажа на муле?
Порфирий смерил меня взглядом.
– Маркус, быть императором Рима тяжело и опасно. Но у этой должности есть мелкие преимущества. Например, такое – император не переживает о мулах и поклаже… Но если ты встревожен, мул тоже на корабле. Наши вещи забрали с берега матросы.
– Да, господин. Конечно.
– Ну вот… Мы поплыли к лодке, и я, признаться, наслаждался этим ночным приключением. Я люблю купаться в море со времени военной службы. Но когда мы были примерно на середине пути, с тобой случился приступ ужаса, и ты стал тонуть. Мне пришлось сперва нырнуть за тобой в пучину, а потом удерживать тебя на поверхности до тех пор, пока к нам не подгребли матросы. Это оказалось нелегко. Ты даже укусил меня за руку…
Порфирий продемонстрировал серповидный синяк на предплечье. Видны были темные следы зубов.
– Страшно слышать это, господин, – сказал я. – Поверь, я ничего не помню.
– Не волнуйся. Все уже прошло.
– Простишь ли мне этот укус?
– Если ты
