Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская
Олег. Ну почему обязательно красивых? Не по-хорошему мил, а по милу хорош.
Злата. Это так говорят. А любят красивых. Ты — высокий.
Олег. Да. И как ты не побоялась сюда со мной пойти? Ведь ты меня не знаешь.
Злата. Знаю. Ведь ты мне письма писал. Мне таких писем хороших еще никто не писал.
Олег. А почему не отвечала?
Злата. Боялась — встретиться захочешь.
Олег. Ну и что?
Злата. Ну и не понравлюсь я тебе, и все кончится. Ты ж меня не знаешь.
Олег. Почему не знаю? Знаю.
Злата. Знаешь?
Олег. Знаю. Я напротив вашего дома живу, часто в окно тебя вижу.
Злата. Ах, в окно…
Олег. И в подъезд, вижу, как ты входишь.
Злата. Ах, вхожу. А как выхожу, не видишь?
Олег. Как выходишь — не вижу. Я в институте в это время.
Злата. Вот как. Ты поцелуй меня, хочешь?
Олег. Хочу. (Целуются.) Ух ты! Даже дух перехватило.
Злата. Это потому, что я еще ни с кем не целовалась.
Олег. А со мной как же? Ведь ты меня даже не видишь?
Злата. Ну и что? Ты же меня тоже не видишь, а целуешь. Значит, веришь. (Целуются.) Знаешь что? Хочешь, зайдем за эту ограду?
Олег. Зачем?
Злата. Там скамейка есть пошире. Я все это кладбище как комнату свою знаю.
Олег. Не надо.
Злата. Почему?
Олег. Могилы кругом. Мертвецы в могилах. Как-то неприятно.
Злата. Так они ж не злые, мертвецы-то. Люди — злые, а мертвецы — добрые. Пойдем?
Олег. Давай завтра встретимся в другом месте. Ты не бойся — я теперь от тебя не отстану. Ты смелая. И… чудная какая-то. В хорошем смысле.
Злата. Нет. Мы подождем здесь восхода солнца. А там… Пусть эта ночь будет наша.
Олег (смеется). Ты как будто помирать собралась.
Злата. Наоборот, жить. Идем. (Берет его за руку, уходят в темноту. Появляется с т а р и к. Он садится. Затем медленно идет за ограду. Выходят З л а т а и О л е г.) Ой!
Олег (смеется). Ага! Все-таки испугалась? Вы, дедушка, как — мертвый или живой?
Старик. А кто меня знает? Это с какой стороны поглядеть. С одной стороны — мертвец, с другой — живой.
Злата. Ой!
Олег. Это как же?
Старик. Так для людей еще иногда живой, на улице им мешаю — кто толкнет, кто обругает: хожу, мол, медленно. Значит, живой, коли ругают. А пять лет назад, как скончалась моя Степанида, вроде бы как мертвец. Памятник ей соорудил, лавку поставил, и спать к ней хожу, сплю с ней, как пятьдесят лет проспал, только бока она уже не греет, да и я ее скоро не согрею, когда вместе с ней лежать буду, могилку себе уже вскопал, а пока лежу вот на скамейке, к новой жилплощади привыкаю. Да я обожду, если вам надо чего, ваше дело молодое, грейтесь. Степанида — та тоже в обиде не будет. (Уходит.)
Олег. Ну и жарка ты, Злата-Злата. Любовь твоя отчаянная какая-то, как перед смертью. И жутко, и прекрасно.
Злата. Это потому, что я уже давно любви жду и еще никого не любила.
Олег. Я понял. (З л а т а обнимает его.) И не больно было? И не страшно?
Злата. И не больно было. И не страшно. Ведь это моя единственная ночь любви в жизни.
Олег. Почему единственная? Ты за меня замуж выйдешь. Я от тебя теперь нипочем не отстану.
Злата. Ты подожди, когда солнце взойдет.
Олег. Что ж, и солнце взойдет. Солнце непременно взойдет.
Сидят в обнимку.
Злата. Светлеть стало.
Олег. Ты, как Золушка, времени боишься. Может быть, на тебе хрустальные туфельки? Покажи-ка! (Целует ноги.)
Злата. Ты подожди, подожди, когда солнце взойдет.
Олег. Прохладно стало. Скоро утро. Накинь мой пиджак. У тебя шея длинная-длинная. Ты случайно колец на нее не надевала?
Злата. Каких колец?
Олег. В Африке есть племя, где женщины на шею специальные кольца надевают, и шеи у них вырастают длинные-длинные, почти как у жирафов. У кого шея оказывается длиннее, та и считается самой красивой. Зато без колец они жить не могут — шейные позвонки слабеют и голову не держат. Когда какая-нибудь изменит мужу, кольца эти снимают, голова падает вниз, а женщина задыхается. Ты изменять мне не будешь?
Злата. Ты подожди, когда солнце взойдет.
Олег. Ты хочешь меня увидеть и узнать стоит ли мне быть верной на всю жизнь?
Злата. Я тебе говорю, подожди, когда солнце взойдет. А у тебя была уже девушка? Наверняка была. Тебе ведь уже двадцать шесть лет.
Олег. Была.
Злата. Кожа у нее была красивая?
Олег. Не знаю. Я на кожу не смотрел.
Злата. А на что ты смотрел?
Олег. На характер, на душу.
Злата. Ну и какая же у нее была душа?
Олег. Ты все знать хочешь?
Злата. Не хочешь, не говори.
Олег. Хорошая. Она мне одного поступка простить не могла. В восемь лет я одну подлость совершил. Знаешь, голова плохо работала.
Злата. Так ты же маленький был.
Олег. А она говорит — раз маленький такой негодяй был, значит, и от большого ждать нечего.
Злата. А ты любил ее?
Олег. Какая ты любопытная. Ну, любил… Я после нее другую завел, чтобы клин клином, но та какая-то другая была… Она мне ее не заменила.
Злата. А у меня никого не было.
Олег. Я понял.
Начинает рассветать, первый луч солнца освещает памятник спящей девушки и с т а р и к а у его подножия. С т а р и к завозился, потом встал.
Старик. Ну вот, и провел ночку со своей Степанидой. Старики рано встают. А все ругал. И почему эти люди живых поедом едят, а мертвых любят? А горячая она была, ух, горячая, я с ней до шестидесяти пяти лет в мужской силе был. Пожил еще ночку. Теперь пойду в мертвецы опять. (Уходит.)
Злата. Пойдем и мы?
Олег. Но сейчас взойдет солнце. Ты же хотела…
Злата. А теперь не хочу.
Олег. Хочешь — не хочешь, а оно все равно взойдет. Вот и памятник… Смотри, макушку девушки позолотило. А у тебя еще тень на лице…
Поднимается солнце. О л е г и З л а т а смотрят друг на друга.
Злата. Тень… Солнце! Красивый ты
