Пепельная Луна - Ольга Михайловна Фарбер
Один раз на улицу с ним отправился Леня. Мама Надя затеяла печь пирог и не могла отлучиться от духовки, а Боня уже нетерпеливо прохаживался возле дверей, всем своим видом выражая нетерпение.
– Леня, погуляй с Боней! – попросила Надежда.
– Ладно, – буркнул Леня.
Он пристегнул карабин поводка к ошейнику и вывел Боню из квартиры. Боня чувствовал, что Леня недоволен, и старался не бежать, усмиряя желание быстрее оказаться на улице.
– Только недолго, маленький негодяй, – сказал ему Леня в лифте.
Боня поднял голову и заглянул в глаза Лене, всем своим видом выражая согласие, только бы тот не злился, ведь мальтийские болонки очень не любят злых людей.
Когда они вышли из подъезда, Боня все же не вытерпел и рванул поводок, так хотелось ему побегать. Карабин поводка дернулся и раскрылся: то ли Леня недоглядел и не до конца застегнул, то ли просто пришло время сломаться, которое наступает почти у любой вещи. Как бы там ни было, Боня оказался на свободе – к своей радости и Лениному недоумению.
– Фьюить, – позвал его Леня. – Иди ко мне, хорошая собачка! Как там тебя, тю-тю-тю, к ноге!
Но Боня, отбежав на некоторое расстояние, стоял как вкопанный и задорными блестящими глазами-пуговками смотрел на Леню, чуть наклонив голову. Трудно сказать, о чем он думал, но, наверное, звучало бы это примерно так: «Ты косо смотрел на меня и спихивал с кровати днем, а ночью я был вынужден караулить каждый твой вздох, чтобы ты не проснулся и не задал мне трепку, обнаружив рядом. Ты считал каждую съеденную мной коклетку и даже куриную кожицу, которую тебе запрещает есть Надя, чтобы не повысился холестерин, ты жалел для меня. Ты совсем не понимаешь, что мальтийская болонка становится главной в любом доме, где оказывается, и это не наша прихоть, а закон природы. Ты из вредности не хотел, чтобы я побегал, и потащил бы меня домой на поводке, как на аркане, если бы не этот счастливый случай. Так вот побегай же теперь за мной! Попробуй поймай!»
Трудно сказать, понял ли Леня то, о чем мог бы думать Боня, скорее всего – да, потому что он тихо взвыл от досады, а потом и вовсе окаменел от ужаса, представив, что скажет ему Надежда Бенционовна, если он явится домой без собаки.
– Фьюить-фьюить, хороший мой, – сладко пропел он, но рассчитывать на успех не стоило. Мальтийские болонки покладисты только с теми, кто их любит.
Не обращая внимания на Леню, Боня развернулся и независимо потрусил в сторону помойки: гулять так гулять.
– Паршивец мохнатый, безмозглый меховой мешок! – выругался про себя Леня и покорно отправился следом, понимая, что если он ускорит шаг, то побежит и собака.
Неожиданно во двор въехала большая «Газель», перегородившая Лене дорогу. Водитель остановился как раз напротив помойки, возле которой был шанс развернуться и припарковаться на единственное свободное место. Леня понял его маневр и попытался обежать сзади, но водитель решил сдать еще немного и включил заднюю передачу.
– Да что же это такое! Дурень! – взревел Леня и стал обходить «Газель» спереди, но водитель уже намеревался ехать вперед и недвусмысленными жестами предлагал Лене убраться с дороги, где и так места хватало лишь на разворот в три приема.
За эти считаные секунды пропавший из Лениного поля зрения Боня успел беспечно достичь помойки и даже встретить там трех дворняг, с остервенением глодавших вытащенные из мусорного бака кости. Увидев Боню, они остолбенели, а потом оставили кости и оскалились. Боня четко понял, что ни о каком собачьем братстве речи быть не может. Для этих огромных псов он – не более чем десерт, удачно прибывший к концу основной трапезы.
Боня оглянулся, но Леня со своим спасительным поводком куда-то пропал, и тогда Боня понял, что пришло время бежать.
Псы придвинулись к нему с глухим рычанием. В тот же миг Боня подскочил, как мячик на теннисном корте, и пустился наутек, не разбирая дороги.
Дворняги кинулись за ним, но, вовремя сообразив, что и добытые кости нельзя без присмотра оставлять у помойки, вернулись обратно, ограничившись заливистым лаем.
Когда Леня с болтавшимся в руке поводком подбежал к помойке, Бони уже и след простыл. Преследуемый звеневшим в ушах лаем, он несся, не сбавляя скорости, и ему казалось, что собаки по-прежнему гонятся за ним, чтобы наброситься и разорвать в клочья.
– Фу, – цыкнул на собак Леня.
Те, повинуясь инстинкту не раз битых человеком дворняг, тут же втянули головы и умолкли, только продолжали трепать кости, отыскивая на них крошечные остатки мяса и жил.
Леня обошел помойку, даже встал на цыпочки и заглянул в баки. Потом обежал двор, заглянул под машины, обшарил кусты. Тщетно. Боня пропал, исчез, растворился – и это было так же очевидно, как и то, что теперь Лене несдобровать.
В изнеможении он опустился на скамейку возле чужого подъезда и вытер взмокший лоб. Даже переплыв Ла-Манш, он не чувствовал себя таким разбитым.
Передохнув, Леня отправился в соседние дворы, но так же безрезультатно.
– Бон-Бон, Бон-Бон, Бон-Бон, – раздавался его тоскливый зов.
Встречные старушки и гулявшие с детьми матери подтвердили, что видели маленькую белую собачку, но указывали в разных направлениях.
Наконец Леня был вынужден признаться себе, что без подмоги ему не обойтись, и отправился домой, заранее подыскивая себе оправдания и зная, что все они напрасны. Много бы он отдал, чтобы увидеть сейчас этого мерзавца, прямо обнял бы и расцеловал, если бы тот нашелся.
– Ну наконец-то, – услышал он голос Надежды Бенционовны, едва открыв дверь. – Где вы так долго? У меня уж пирог готов.
Леня потоптался, откашлялся.
– Надя, – робко воззвал он с порога.
– Хорошо погуляли? – спросила она с кухни.
– Он… он… он убежал, – сообщил Леня с замиранием сердца.
– Чтоооооооо? – Казалось, с горы сорвалась снежная лавина и с ревом покатилась вниз, так долго отдавалось это «о» в ушах Лени.
Надежда выбежала с кухни:
– Как?
Леня без слов виновато протянул ей поводок:
– Не знаю. Я искал…
Надежда уже засовывала ноги в туфли и в спешке никак не могла попасть. В лифте Леня поймал ее красноречивый взгляд, и слова оправданий замерли на его устах.
Они расширили квадрат поисков, дошли до метро.
– Бонечка, Боня, Бон-Бон, Бонюша, – на все лады причитала Надежда. – Украли, чует мое сердце, украли его, такого красавца. Что я Кате скажу?
Леня понуро молчал.
– Надо написать объявления
