Девяностые - Роман Валерьевич Сенчин
Около ворот Надиной усадебки ковырял стылую землю лопатой мальчуган лет десяти.
– Добрый вечер, – поздоровался Сергей. – Мать дома?
Мальчуган взглянул на него серьезными, совсем не детскими глазами, не отвечая ушел во двор; через пару минут в калитке появилась хозяйка. Она была в белой косынке, серой рабочей кофте и юбке. Улыбнулась Сергею:
– Только вот отдоилась. Здрассте!
– Здравствуйте! – улыбнулся и Сергей.
– Проходите.
Расположение построек почти как у Сергея; всё тоже старое, почерневшее, но в порядке, и двор подметен, аккуратная поленница у стены бани. На веревке, протянутой от высокого крыльца до времянки, висит выстиранное, задубевшее на морозце белье… Крупный сонный пес, не вылезая из будки, лениво залаял при виде чужого и успокоился после первого же окрика хозяйки:
– Кыш!
Вошли в сени. Большое окно, поделенное рамой на семь частей: три сверху, четыре, помельче, снизу; за ним виден огород – сначала полосы прошлогодних грядок, начинающий зеленеть батун, остатки парничка, а дальше – картофельное поле. В сенях приятно щекочущий ноздри запах какой-то травы, и здесь чисто, светло, уютно. Стены, вещи чуть красноваты от света заката. На столе громоздится двенадцатилитровое ведро, почти полное молока, рядом бидон, банки.
– Еще не процеживала даже. Подождёте? – Надя сняла с лески под потолком кусок марли, накинула на бидон, подняла ведро и осторожно стала переливать молоко.
Сергея поразило, с какой внешней легкостью держит женщина такую тяжесть – кажется, без особых усилий и напряжения. Тут же, инстинктивно, возникло желание это зарисовать.
– Да, а мы с вами ведь и не познакомились до сих пор! – объявила Надя, наполнив бидон.
– Я уже знаю, вас Надей зовут, – с улыбкой ответил Сергей.
– Откуда это?
– Сосед сказал, Филипьев.
– А, Василий Егорыч… Он у нас киномехаником. Не агитировал на фильмы ходить?
– Нет.
– Бывает, крутят хорошие. Как телевизор сломался, хожу иной раз. Да, а вас как звать-величать?
– Сергей.
Надя наполнила трехлитровую банку, закрыла крышкой.
– Понятненько. Ну, будем знакомы, Сергей?
– Да, – снова улыбнулся он; почему-то хотелось улыбаться, как-то хорошо и ново было ему с этой полноватой, простой, некрасивой вроде бы, но такой приятной женщиной.
– Готово… А сумки-то у вас нету с собой?
– Да я в руках…
– Нет-нет! – Надя испуганно мотнула головой, достала из ящика стола сетку. – Споткнетесь, не дай бог выскользнет. Вот, в сетке-то всё понадежней.
– Спасибо. – Сергей полез в карман за деньгами. – Я думаю сразу за десять банок отдать…
– Как хотите. Только помечайте, чтоб не спутаться. Я тоже буду, потом сверимся.
– Угу, хорошо. Спасибо.
– И вам спасибо, – уголки Надиных губ прыгнули вверх, на щеках появились ямочки. – Может, еще чего из продуктов надо? Сало там, творогу, картошки…
– Насчет картошки я уже с Василием договорился…
– Ну, если что, говорите, сторгуемся.
– Да. До свиданья.
– До свиданья, Сергей Батькович!
Тепло стало после этого простенького, незначительного разговора; от женщины веяло хорошим, добрым, передалось и Сергею. И молоко показалось необыкновенно вкусным, выпил он за раз две кружки.
Сидел, думал о Наде. Вдова, двое детей, хозяйство на ней, заботы, а вот открытая, жизнерадостная… Взял бумагу, карандаш, набросал момент, когда переливала она молоко из ведра в бидон.
Женщина прочно стоит на ногах, мышцы напряжены, но так естественно, что, кажется, держать в таком положении ведро с двенадцатью литрами ей не доставляет никакого труда… Сергей даже попробовал на себе – поднял полное ведро на уровень груди, стал медленно наклонять над тазом. И почувствовал, что гнется спина, руки подрагивают…
Стемнело. Окна домов светятся где желтым, спокойным, где колышущимся синеватым огнем от телевизоров; откуда-то доносит музыку, в конце улицы яростно захлебывается лаем собака. Небо густо усыпано звездами, холодно, но в воздухе теперь неистребимый и крепким ночным морозом запашок весны. Сергей сидит во дворе на пористом, покрошившемся чурбане, курит перед сном.
Вот закончился второй день его жизни здесь; завтра всерьез начнет осуществлять то, зачем приехал в Малую Кою, оставил суетливый, надоевший город.
Картина сначала пошла легко, на холсте появился угол бревенчатого сарая, изгороди, огороды и скучные, пустые картофельные поля; на ближайшем поле – человек. Довольно быстро Сергей набросал лесок за деревней и сопки, но самого важного, настроения, передать пока что не удалось. Земля лежала равнодушная, человек казался посторонним, случайным, словно бы взятым с другой картины и приклеенным; воздух – пустым. А все потому, что не чувствовалось весны, пробуждения природы, всеобщего движения и подъема, и цвета ложились не те… Захотелось соскрести всё мастихином и начать заново.
Устав бороться с картиной, Сергей отправился в магазин. Больше даже не за хлебом сейчас торопился, а чтоб еще раз взглянуть на то место, понять, может быть, там, что именно нужно ему ухватить, бросить на холст.
И когда стоял, смотрел – кажется, ощущал, как земля тянется, шевелится, словно очнувшаяся после долгой, глубокой спячки великанша; воздух наполнен ароматом ее дыхания, легкий дымок пара поднимается от ее разомлевшего тела. А вокруг – лучи молодого солнца, оттаявшие березки на склоне ближней сопки, и даже мох на крыше сарая, кажется, ожил, засветился малахитовыми камушками, рассыпанными по изъеденным дождями плахам… Да, сейчас бы сюда холст, палитру, и он сделает те несколько верных мазков…
В магазине два отдела: один промтоварный, другой продуктовый. Когда-то были разные магазины – по обеим сторонам улицы, друг напротив друга, – но промтоварный закрыли, стали торговать всем вместе.
– А что, хлеба нет? – спросил Сергей продавщицу, не находя его на полках.
– Вчера был, – лениво ответила молодая, но угрюмая девушка, перелистывая страницу какой-то истрепанной книжки в мягком переплете, – мало было, расхватали весь…
– Не каждый день разве?..
– Ну да. В понедельник, среду, пятницу завозят, – переходя с ленивого на слегка раздраженный тон, объяснила. – Сегодня – суббота. Послезавтра теперь.
– Н-да-а…
Это известие его обескуражило. И думать не мог, что так вот бывает – что покупка хлеба может стать проблемой… В магазине никого нет, и по поведению продавщицы заметно, что посетители заглядывают сюда нечасто.
Чтобы не уходить с пустыми руками, Сергей купил пряников, банку сайры… На выбранном для картины участке снова постоял, покурил, щупал взглядом изученную уже как будто до мельчайших подробностей местность, но перенести которую на холст вот такой, действительно настоящей, реальной ой как трудно.
Бросил окурок, вздохнул и продолжил путь, вертя головой, запоминая постройки, положение теней, малоприметные мелочи, откладывая их про запас. Глубоко дышалось теплым, отдающим кисловатой прелью воздухом, а солнце было везде – даже если опустить глаза, оно слепило, заставляло моргать, и жмуриться, и улыбаться.
– Здрассте, Сергей Батькович! – неожиданно появилась перед ним Надя.
– Добрый день.
– Куда ходили, коль не секрет?
– Да в магазине вот был, хотел хлеба купить… нету.
Надя махнула рукой:
– Ой, с хлебом у нас последнее время неважнецки. Три раза в неделю, да и то мало так, чуть не драки каждый раз.
– Почему так?
– А спроси их… Мой Борька вчера закупил, могу булочку одолжить.
Сергей заколебался – брать хлеб как-то не очень
