Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина
Как обезумевшие спруты, они обвивали друг друга конечностями и сжимали так крепко, словно пытались убить. Возможно, так и было на самом деле? Он ведь убил ту женщину… И если она своей рукой вскрыла себе вены, все равно это он ее убил… Он… Только он…
А ночью, оставшись в постели одна, Кира твердила: «Это была не я. Такое не могло произойти со мной». И не понимала, как теперь жить дальше.
Вдобавок ко всему Кира обнаружила, что потеряла смартфон. Наверное, обронила его там же в лесу или на берегу, где вела себя как пьяная, и теперь не могла вспомнить деталей. В ее памяти прожитый день змеился разноцветной спиралью – от фиолетового до солнечно-желтого. Внутри до сих пор звучали отголоски ощущений, таких же текучих и мягко скручивающих внутренности – до наслаждения! – но невозможно было различить штрихи.
Тяжело дыша и неотрывно глядя в потолок, давивший на грудь, как крышка гроба, Кира подумала – это был самый невероятный день в ее жизни, и смартфон был невеликим откупом за то потрясение, какое ей довелось пережить. В сумке остался лишь тот злополучный простенький телефон, от которого ей хотелось избавиться. Но до зарплаты было еще далеко…
– Придется пока довольствоваться этим… Значит, теперь вы оба вошли в мою жизнь? – прошептала она, глядя на поцарапанный дисплей, с которого улыбался Илья. – Как это случилось?
Конечно она знала как. Но не могла до конца принять того, до чего изменилась ее реальность. Необходимо было вживаться в нее, а каким образом, Кира пока не понимала. Позвонить Илье утром – с этого самого телефона? Или ждать звонка?
«Я должна позвонить сама. Нужно услышать, какое имя он назовет…»
Из темноты вдруг высунулся крот. Тот самый, которого Кира не успела проведать. Он фыркал и толкал ее носом. А потом побежал куда-то, да так быстро – она бросилась следом, но потеряла его из виду, ведь передвигаться можно было только на четвереньках.
Во сне Кира не вспомнила о больном колене, но все равно двигаться было трудно: земляные тоннели становились все уже, и она еле протискивалась. Крот все бежал – до нее доносилось пофыркивание, а в лицо летела пыль и мелкие сухие комки земли.
«Я как Алиса. Только мне не десять лет, а тридцать. И вместо кролика – кротик. Одна буква не совпала… Интересно, куда это может завести? Мне не отрубят голову?»
Рыхлая земля вдруг начала покрываться маленькими светлячками. То есть это в первый момент Кире показалось, будто наружу выползли светящиеся букашки… Но, тронув пальцем, она поняла: это лаванда пробивается сквозь взрыхленную кротом почву! И чем быстрее Кира ползла, тем стремительнее росла душистая трава. И подземный коридор наполнялся ее светом.
А крот стремительно убегал от него, как черт от ладана.
– Подожди! – кричала ему Кира. – Не выходи наверх – погибнешь! Ты что – лаванды испугался? Она же не так опасна, как солнце!
Но, не замедлив бега, зверек скрылся за поворотом, а когда она сама свернула туда, то от неожиданности упала грудью на землю и взвыла от боли. Крота не было – это Илья бежал прочь от синего душистого света, прогнавшего тьму. Он обернулся, и Кира увидела, что лицо его перекошено ужасом… Раскрытый рот хватал воздух, которого двоим было мало. За его головой маячило закатное солнце. Метнувшаяся чайка на миг застыла на фоне красного светила, сделав его похожим на знак «стоп».
– Почему? – прошептала Кира.
От резкого выдоха взметнулась сухая пыль, набилась в ноздри, запорошила глаза. Перевернувшись на спину, она замотала головой, пытаясь стряхнуть противную завесу. Но как ни терла веки, больше не могла разглядеть Илью…
– Он – солнечный…
Открыв глаза, Кира не сразу вспомнила, чей голос услышала во сне. Потом из-под спуда дней, переполненных событиями, медленно всплыло: бабушка говорила это об Антоне… Только ведь Кире привиделся Илья, что за путаница? Солнце кричало ей: «Стоп».
– Сосед опять набрался с утра, – услышала она за окном, выходившим во дворик, голос Людмилы Васильевны. – И орет на всю округу: «Слава Украине!» Я ему говорю: а чего ж ты в Киев не едешь, если уж так Украину любишь? Не хочет! Не понять мне таких людей… Живет в России и грязью ее поливает. Все равно что семью свою ходить и позорить прилюдно! Почему не уехать, если так уж все тут не нравится? Дом с руками оторвут…
– Верно, – отозвалась Кира, не вставая. – Желающие найдутся.
«Сама купила бы, только денег нет… Ни денег, ни дома, ни семьи», – еще вчера это казалось ей свободой. От пустоты даже весело позвякивало внутри. «Что изменилось?» – попыталась понять Кира… Такие вещи, как вчерашнее, время от времени случаются со взрослыми. Особенно в курортных городах. Не стоит преувеличивать, ничего особенного не произошло. И уж точно это никак не может сказаться на ее жизни. А на жизни Ильи – тем более.
Казалось бы, после такого приключения она должна была испытать прилив веселой энергии, вскочить с постели, с наслаждением плеснуть в лицо ледяной водой, чтобы дух захватило! Но Кира чувствовала себя разбитой, как после вечеринки, где все оказалось чересчур. Еле сползла с кровати, поленившись застегнуть наброшенный халат, медленно выбралась во двор.
И не сразу осознала, чем изменился мир… Он стал другим – унылым, почти лишенным красок. Оказалось, небо затянули тучи. В Подмосковье это было обыденностью, а здесь ужаснуло, будто все хорошее осталось за этой безрадостной пеленой. Возможно, тучи ушли бы, морской бриз прогнал бы их прочь, но они оказались слишком низкими, и горы преградили им путь. Оставалось висеть над городом и ронять редкие слезы.
Раньше Кира думала, что таких тягостных дождей здесь не бывает, только тропические ливни – шумные, нахрапистые, но никак не тоскливые. Теперь она почувствовала себя обманутой. По жестяной крыше сарая капли стучали монотонно, заунывно… Она попыталась заглушить их кипением чайника, но его пришлось выключить после свистка, а дождь продолжился. Нервно позвякивая ложкой, Кира развела кофе и села к окну, чтобы привыкнуть к звукам подкрадывающейся осени. Август еще только начался, и рано было его хоронить.
«Захочется ли мне его вспоминать? – размышляла она, поеживаясь от холода. – Что я вчера сделала?
