Миллион поцелуев в твоей жизни - Моника Мерфи
Натали бросает на меня недобрый взгляд и снова обращается к Рен.
– Хочешь сказать, что твое имя Девственница? Потому что иначе я тебя не называла.
Выражение лица Рен становится мрачным. Она злится. Не могу ее винить: Натали ведет себя как последняя дрянь.
– Перестань меня обсуждать, Натали.
– Да что ты? И что ты сделаешь, если не перестану? – дразнит Натали.
– На твоем месте я бы притормозил, – тихо говорю я. Обе смотрят на меня, и в глазах Натали вспыхивает раздражение. – У меня есть на тебя небольшой… компромат, Нат.
Откровенные фотки, которые она присылала мне давным-давно – как и большинству парней в кампусе. Видео, на которых она курит вейп на вечеринке в прошлом году. Еще одно, на котором ее жестко трахает Малкольм, хотя его я так и не смотрел.
Малкольм, конечно же, потрудился переслать его всем нам, хотя я не знаю, известно ли об этом Натали. Эту мысль ему подкинул другой наш одноклассник, который делает точно так же. Озабоченный тип.
– Ты сейчас серьезно? Ты правда встанешь на ее сторону? – Она машет рукой на Рен.
– Будешь публично ее унижать, и я помогу ей ответить тем же. – Пожимаю плечами я. – Вот так все просто.
Натали ничего не отвечает, но заметно дрожит. От страха. От злости. Может, от того и другого.
– Ты мудак.
– Это я уже слышал, детка. Тоже мне новость.
Недовольно фыркнув, она разворачивается и уходит. Плюхается на стул в паре рядов от моего и издает громкое:
– Хм!
Как раз в этот момент Малкольм входит в класс, останавливает взгляд на Рен, стоящей возле моей парты, и прищуривается.
Вид у него недовольный.
Именно Малкольм рискует больше всех, если Рен нас сдаст. Его отправят обратно в Англию, а этого он хочет меньше всего. У него сложные отношения с родителями, особенно с матерью. Что бы он ни делал, ее все не устраивает. А если его выгонят из школы и отправят обратно в Англию?
Даже думать нечего. Она придет в ярость и, скорее всего, лишит его финансовой поддержки.
Малкольм идет к своей парте, что сбоку от моей и ближе к Рен. По пути врезается в нее плечом и даже не утруждается извиниться, что совсем на него непохоже, ведь он англичанин и ужасно вежлив. Он садится за парту и свирепо смотрит на Рен.
– Я тебе не мешаю?
Рен, часто моргая, потирает руку в том месте, где он на нее налетел.
Да какого черта? Этот сукин сын причинил ей боль.
Если она расплачется, я за себя не отвечаю.
– Смотри, куда идешь, Мал. – Когда он оборачивается, я бросаю на него взгляд, который так и говорит: «Отвали на хрен».
Он пожимает плечами.
– Она стояла у меня на пути.
– Она девушка. А ты налетел на нее как на поле.
– Послушать тебя, так это плохо, – добавляет Рен.
Я снова поворачиваюсь к ней.
– Что плохо?
– Что я девушка. Будто это проклятие или я какой-то недочеловек.
– Ну… – тянет Малкольм. – Твои слова, не мои.
Эзра хохочет.
Я молча закипаю от злости.
– Женщины годятся только для одного, правда, Крю? Ты сам так говорил. – Малкольм не колеблется ни секунды. – Для секса. Вот для чего. О, и для готовки. Видимо, все же для двух дел.
– Ты отвратителен, – шепчет Рен и смотрит на меня. – И ты ничем не лучше, раз просто сидишь и позволяешь ему говорить такие гадости.
От ее типичной манеры всех осуждать моя злость усиливается.
– А что ты хочешь от меня услышать? Что, по моему мнению, Малкольм прав? Что женщины ни на что не годятся, кроме быстрого перепихона? Может, он и прав.
– Какой же ты мерзавец, Ланкастер! – вопит Натали со своего места, хохоча до упаду.
Это сходит ей с рук только потому, что Сков еще не вошла в кабинет. Сейчас в классе царит обстановка вседозволенности.
– Она права, – произносит Рен пугающе спокойным голосом. – Ты конченый мерзавец.
У меня отвисает челюсть. Эзра хохочет так заливисто, что уже на грани истерики. Даже Малкольм посмеивается.
Рен резко разворачивается и идет по проходу между партами, по пути хватает свой рюкзак с пола и выбегает из класса. Проносится мимо мисс Сков, которая смотрит ей вслед, а потом закрывает дверь кабинета.
– И почему она постоянно убегает с моего урока, если прежде не прогуляла ни дня? – спрашивает Сков, ни к кому конкретно не обращаясь, и идет к своему столу, качая головой.
– Что это вообще было, мать твою? – спрашиваю я друга. – Ты специально на нее налетел, чтобы сделать больно?
Малкольм бросает на меня сердитый взгляд.
– Я ей не доверяю. И ты не должен. Рано или поздно эта пай-девочка сдаст нас, и тогда нам всем крышка.
– А унижая ее и выставляя дурой перед всем классом, ты рассчитываешь добиться ее молчания?
Ему хватает совести изобразить раскаяние.
– Может, она ничего не расскажет, если будет нас бояться.
– Перепугав ее до смерти, можно, наоборот, вынудить ее признаться во всем, что видела. – Черт, я не знаю, как заставить Рен молчать. Может, стоит в кои-то веки отнестись к ней по-доброму. – Не забывай, что она может погубить меня – нас – одним визитом в кабинет директора. Отличный план ты придумал, мой друг. Просто железный.
Хотя мне ли судить? Я и сам только и делал, что запугивал ее. Я ничем не лучше Малкольма.
Возможно, даже хуже, ведь хочу только одного: трахнуть ее.
Осознание сражает меня прямо в грудь, напоминая о том, что я все же человек. Я люблю делать вид, словно меня ничто не волнует, но сейчас есть только одно – вернее, только один человек, которому под силу меня задеть. Заморочить мне голову.
Окончательно меня уничтожить.
И это Рен.
– Может, кто-то должен пригрозить ей, чтобы помалкивала, раз сам ты можешь думать только о том, как лишить ее девственности, – парирует он.
Я прожигаю Малкольма взглядом. Меня бесит, что он понял, о чем я думаю. Но я сам виноват. Я вожделел Рен с начала выпускного класса. Черт, даже дольше.
Почему меня должна заботить забитая девственница, которая, вероятно, влепит мне пощечину, если я попытаюсь взять ее за руку? Она, наверное, даже член никогда не видела. Ее никогда не целовали. Никогда к ней не прикасались.
Она чиста. Непорочна.
Вообще не в моем вкусе.
Так почему же мне до смерти хочется ее запятнать?
Я оглядываюсь и вижу, что Натали с любопытством подслушивает наш разговор. Ну охренеть.
– Неправда.
– Чушь. Ты дико ее хочешь.
