История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев
— Эх, вот ма…ды-то сколько!
— Да, девок и баб в поле, что цветков на лугу! — с деловитостью в тоне голоса ответил ему тот.
— А знаешь, Николай Лексеич, в моей голове только что возникло такое нахальное воображение! — жеманно ухмыляясь, проговорил Васька.
— Какое? — поинтересовался Федосеев.
— А что было бы, если бы вот сейчас со всех этих работающих в поле баб и девок внезапно сползло бы одеяние, вплоть до нательных рубашек, тогда что было бы, а? — задыхаясь от закатистого смеха, закатился в хохоте Васька.
— Дурак! — с упрёком оборвал его Федосеев. — Ты, Васьк, видимо, выше колен ещё не видывал женского тела, вот и вбрело в твою дурную голову такое. Чувствуется, в голове-то у тебя вместо смысла ветер погуливает.
— Я видывал, да не нагляделся! — шутливо отговорился Васька.
— А ты хоть штаны-то застегни, а то у тебя половой вопрос просится наружу! — с усмешкой заметил Ваське Федосеев и, показав кнут своему разъездному коню Орлику, погнал на клеверное поле, где мужики, орудуя вилами, складывали клевер в стога.
Васька в присутствии Дуни не мог сдерживать себя от соблазна, чтобы не заговорить с ней. Вот и сегодня, хлопоча около трактора, он одним глазом глядел на дело, а другим влюблённо наблюдал за Дуней. Вот и сейчас, подходя с папироской в зубах к мужикам, Васька намеревался не задерживаться около них, а идти к бабьему гурту. Из мужиков кто-то заметил:
— Вон идёт к нам Васька и покуривает папиросы, значит, непременно и нас угостит, даст закурить городских-то! Только я издали никак не пойму, какие он папиросы-то курит: по дыму-то вроде «Беломор», а по толщине-то вроде «Звёздочка».
Когда же Васька подошёл к мужикам вплотную, то оказалось, что он дымит обыкновенной махоркой.
— Эй, друг Вася, дай бумажки закурить из твоего табачку, а то у меня спичек нет! — шутливо попросил закурить у Васьки Иван Серяков.
— Эх ты, вечный стрелок, видно, никогда у тебя нет своего, видимо, у тебя в кармане-то всегда папиросы «Трезвон», — с многозначительной усмешкой насмешливо ему заметил Васька, а сам уже направился к бабьему гурту.
И присевши напротив Дуни, он, жеманно улыбаясь и давясь сухой спазмой, проговорил, обращаясь к Дуне:
— Дуньк, а когда карточки-то готовы будут?
— Какие карточки? — недоумённо спросила она.
— Как какие, ты же меня сейчас сфотографировала! — заливаясь весёлым смехом, по-жеребячьи огогокал Васька.
— Чего ты мелешь, рыжий чёрт! Я вот граблями тебя сфотографирую! — пообещала Дуня Ваське.
— Тогда закрой своё поддувало подолом и прикрой свой объектив, а то, коим грехом, сфотографируешь, а я ещё не приготовился, кудри не причесал. Сначала надо бы подрефертироваться! — под общий бабий смех разглагольствовал Васька.
— Давай я тебе космы-то вот граблями расчешу и взлохмачу, или на веретено повыдергаю, весь твой чуб выщиплю, какой кудрявый нашёлся — вахлак косматый! Помело печное! А у тебя не кудри, а клок волос, как у телушки на ма…ке! — с бранью обрушилась Дуня на Ваську, но он не особенно обижался на Дуню, а наоборот, приблизившись к ней вплотную, внезапно для Дуни схватил её за подол платья и ради озорства, с нахальством поднял его, с бесстыдством заглянув туда, скороговоркой крикнул: «Где горит!»
Она с силой ударила его по спине граблями, грабли, хряснув, переломились.
— Вот где горит! Рыжий дьявол, что, гоже я тебя ошпарила, а то ещё прибавлю. Только грабли-то жалко, о твои мослы загубила!
— А ты закрой свою поддувалу и свои голяшки всем-то не показывай, береги их для своего будущего мужа! — с деловитостью скаля зубы, порекомендовал Васька.
— Уж не для тебя ли поберечь-то? — с насмешкой произнесла Дуня Ваське.
— А может и для меня! Я ведь хоть немножко и рябоват, но на лицо-то я приглядчивый! — не сдавался Васька. — Может быть, и я тебе когда-нибудь в женихи пригожусь, чем чёрт не шутит! — ерепенился он.
— Уж как бы не так, уж если у тебя тут не хватает, то здесь-то не займёшь! — она, шелохнувшись на соломе, причудливо изогнувшись и отпячив свой зад, демонстративно потыча себе в лоб пальцем, пошлёпала ладошкой по своему заду.
Бабы весело рассмеялись. Не озлобившись на Дуню, душевно смеялся и Васька.
— Вот ты под подол-то нахально лезешь, а бакланом своим пустым не соображаешь, куда лезешь? — продолжала упрекать Дуня Ваську.
— А что? — с наивностью отозвался Васька.
— Ребёнок получится, вот что! — в удивленье бабам, козырнула такими словами Дуня.
— Ну и что, не воспитаем что ли?! — приняв всерьёз Дунины слова, со степенством протянул Васька.
— Воспитатель какой нашёлся, ты хоть штаны себе новые купи, а то вон рубаха-то у тебя вся в заплатах и на портках-то в полж…у дыра! — взрыв весёлого бабьего смеха огласил окрестность вокруг тока. — Из тебя не жених, а природное недоразумение получилось. И чем только тебя мать-то родила? — не переставала наступать на Ваську Дуня.
— Чем, чем, чай, как и всех, м…й! — отозвался он.
— Ну тогда так и оставайся ей навечно! — под общий бабий хохот, урезонив Ваську, отчеканила Дуня.
Вместо того, чтобы обидеться на Дуню за то, что она так унизила его человеческое достоинство, он не рассердился, а наивно так рассмеялся, что одна из баб даже предложила набить на Ваську обручи, а то от смеха он рассыплется, как рассохшаяся бочка. Васька из любезности, не поимев к Дуне зла, снова приблизился к ней и дружелюбно проговорил:
— Ты, Дуньк, больно смела на язык-то, в любую дыру без мыла влезешь!
— Да
