История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.) - Иван Васильевич Шмелев

Иван Шмелев

История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932–1934 гг.)

Бабушка Евлинья. Колхоз. Федотовы. Единоличники

Любит бабушка Евлинья Савельева, разбушевавшихся маленьких ребятишек при уёме, «букой» или «домовым» попугать: «Будет вам озоровать-то, а то бука вас заберёт, или домовой съест». Ребятишки, заслышав о «буке» и «домовом», сразу же присмирено затихали, их объемлевывает страх и каждый, присмирев, старается ближе прильнуть под защиту доброй своей бабушки, ведь кому хочется быть съеденным «букой» или «домовым». Хотя ребятишки — то толком и не знают в сущности, что представляют из себя «бука» и «домовой», они никогда их не видели. Только знают, что «бука» и «домовой» — оба таинственные, уродливые чудовища существуют лишь для того, чтобы съедать маленьких детей за то, что они озоруют и не послушаются старших. Бабушка иногда припугивает и «лешим», который тайно скрывается в лесу и устраивает разные издевательские козни для людей. Теперь же, бабушкин арсенал острастки ребятишек, пополнился новой опугой: «Смотрите, робяты, не озоруйте, а то в колхоз вас всех заберут и на Соловки отправят!» А то Евлинья начнёт стращать ребятишек «концом света», говоря: «Вот скоро наступит «Свет-конец», загорится небо и земля, и мы с вами все сгорим в огненной геенне!» Это наказание всех страшнее: страшнее «буки», «домового» и «лешего», потому что они наказывают только баловников и озорников, а в огне геенны сгорят все: и смиренники, и взрослые люди, и на земле никого не останется! А бабушка, видя, как испуганные ребятишки, Васька, Володька, Никишка, притихли и боятся даже пошелохнуться, продолжала: «Нынешний-то год високосный, так что в нём и всякой напасти ожидай. Ни один високосный год даром не проходит. Чем-нибудь, а пагубным для народа отметится. И недаром на небе-то комета появилась, а она не к добру: к войне, к народному кровопролитию! Да и в селе-то вон что творится: нас всех хотят загнать в какой-то колхоз, а это уж считай нашествие антихриста, который каждому человеку печать будет ставить на лбу! Этот самый антихрист завладеет всей землёй, всячески издеваться над народом станет, работать непосильно заставит, а есть-то людям будет давать по выдаче. Придёт к нему человек, к примеру, с ведром за хлебом-рожью, а он перевернёт ведро-то кверху дном, да только на дно зерна-то и насыплет!» Страшно ребятишкам слушать бабушкины пророчества…

— Сходи-ка, Дарья, в мазанку, да принеси-ка оттуда остаток муки, да притвори-ка к завтрему хлебы. Только не всю муку-то выскрябывай из ларя-то, оставь мышам на пропитание малость, они ведь тоже живые существа и так же, как и мы, есть хотят, а мазанка без мышей, что дом без людей! — так, в полушутливой форме, Иван Федотов, хлопоча около телеги, посылал свою Дарью в мазанку за мукой, которой в ларю оставалось только на одну выпечку.

— Эту муку испечём, хлеб съедим, а дальше-то как жить-то будем? — с тревогой отозвалась Дарья.

— Узел к ж…е припрём, так не минуча и в колхоз нам с тобой записаться. Благо, семья у нас вся распалась, все отделились, остались только мы с тобой, да Санька, да и он того гляди, скоро из дома выпорхнет.

— Да он уж в дому не жилец. Ведь он в комунист-яцейку записался! — высказалась и Дарья.

— То-то оно и есть, а нам с тобой и в колхозе жить неплохо будет, так что, как говорится, нам с тобой, кроме цепей терять от этого нечего! Была бы шея, хомут найдётся! Высказал своё намерение о вступлении в колхоз Иван перед Дарьей.

— Я в колхозе каким-нибудь шорником заделаюсь; лошадиную сбрую чинить стану, а ты Дарья, какие-нибудь мешки пошивать будешь, так глядишь и прокормимся. Ну-ка открой ворота настежь, я телегу во двор впячу! — попросил Иван, чтобы Дарья отворила ворота пошире.

— Так-то оно так, да в этом самом колхозе жить-то будет в диковинку; недаром мне ночесь сон нехороший пригрезился, я инда обезумела и проснулась с испугу, — высказала своё нерасположение к колхозу Дарья.

— Оно, конечно, с первоначалу-то, боязно, но за последнее время, грептится в колхоз вступить, и я вознамерился с заявлением в колхозную кантору сходить, то ли дело, мы с тобой тоже колхозниками станем! — весело улыбаясь и тряся своей козлиной бородкой, продолжал Иван.

— Взял да сходил! — коротко и без всяких возражений согласилась Дарья.

— И семья Федотовых, наряду с Савельевыми, тоже стала колхозниками.

Только Фёдор Крестьянинов, упёршись, закоснев и как бык перед новыми воротами, в колхоз не пошёл, заявив:

— Ноги моей в этом аду не бывать, а силком заставлять станут, только через мой труп!

Пробовал уговаривать его о вступлении в колхоз сын Алёша, отец резко отговаривался:

— Слыхивали мы эти детские сказки и видывали заманчивые приманки. Нет! Пускай стреляют, а в колхоз к басурманам не пойду! — твёрдо и категорично отказал Фёдор.

В кругу колеблющихся в отношении идти или не идти в колхоз, мужиков и баб, Фёдор словесно излагал свою философию:

— И зачем только правители насильно загоняют народ в колхоз, заманивая в него хорошей жизнью. Это получается, как мы в детстве старались принудительно загнать синичку в клетку, а она ни в какую не хотела в неё залетать, да и только. Мы ей и зёрнышек в клетку понасыпали, обещали кормить поить и в зимнюю стужу в избном тепле её содержать обещали, а она, глупая, не хотела жить в таких условиях и баста! Ей, видимо, свобода-то дороже всего на свете. Вот и я тоже не желаю под началом анафемов жить и вся недолга!

После рассказа о вольной птичке он переходил на рассказ на свой лад, басни о мужике и медведе. И тихо, не торопясь, глаголил:

— Позавидовал медведь на мужика-крестьянина, что ему хоть и трудновато летом хлеб себе добывать, но зато он всю зиму сыт и живёт преспокойно. А ему, медведю, всю зиму приходится в холодной берлоге лежать и с голодухи лапу свою сосать. Пошёл медведь к мужику, чтоб договориться о совместной обработке земли, совместном севе и разделе урожая между собой поровну: — Я буду вместо лошади плуг за собой тянуть, силёнки у меня на это хватит, а ты будешь плугом управлять, ты — сеять, а я боронить! — пообязался медведь.