Душевный разговор. О смысле жизни, семейных секретах и утюге, который оказался вечным двигателем - Александр Райн
Андрею снова предлагали вручить злосчастный паяльник, если он не сдаст жену.
– Хорошо! Хорошо! Я все вам расскажу! Да, это правда: моя жена собрала этот проклятый музыкальный утюг и сказала, что это ее идея. Я же не знал, что на это уже давно есть патент! – каялся Андрей, глядя на людей в форме.
– Да чего ты нас тут лечишь? Какой музыкальный утюг? Где вечный двигатель?! – давил на него самый страшный из мужчин.
– В-в-в-вечный двигатель? Не знаю… Может, в «Москвиче-412»? – предположил Андрей.
– Это какой-то диод, – сказал один из законников и предложил все силы бросить на жену.
* * *
Через несколько недель после того как их отпустили, Андрей узнал, что его супруга сделала невозможное. Она изобрела то, над чем бились тысячи умов сотни лет и попыталась донести это в массы. Но ни в одной стране мира ей не дали рассказать о своем открытии. Зато пообещали хорошую пенсию и снятие всех возможных судимостей, если она уничтожит свое изобретение.
Жизнь вернулась в прежнее русло. Руки у жены опустились, и она больше никогда ничего не паяла, увлекшись кулинарией и макраме.
Андрюша так и не узнал, где его супруга прятала тот самый вечный двигатель, но именно поэтому и был счастлив – ведь им больше ничего не угрожало. А хорошая пенсия супруги позволила ему сменить работу и чаще проводить время дома.
И еще Андрей никак не мог понять, почему перестали приходить счета за электроэнергию и почему их музыкальный утюг круглосуточно включен, но ничего не гладит, а все приборы, в том числе их новый электромобиль, запитываются от него.
Жизнь по нотам
Как-то раз одна семья забыла поздравить своего дедушку с Днем Военно-Морского Флота, и дедушка обиделся. Этот человек обладал жестоким нравом и владел искусством красиво мстить.
В тот же год он подарил внуку на день рождения скрипку.
Подарок оценили всем многоквартирным домом. С тех пор соседи вспоминали прекрасные времена, когда район еще только возводился и за окном кипела стройка. Как только мальчик доставал свой музыкальный реквизит и начинал играть, люди включали записи звуков перфоратора и плиткореза, отдыхая под ритмы инструментов и их неизменную мелодию.
Внук, он же Алешенька, полюбил скрипку всей душой. На любые уговоры родителей начать заниматься чем-то менее убийственным он отрицательно мотал головой. Мальчика пытались соблазнить другими запрещенными раздражителями: фломастерами, целым ведром «Лего» или, на худой конец, спичками.
Ему было дозволено разрисовать все обои, уничтожить стопы целому семейству, даже поджечь сухое поле – короче, сделать то, чего не могли позволить себе девяносто процентов детей, – только бы он отказался от скрипки. Но Леша был непоколебим.
– Отдадим в музыкальную школу. Там за две недели из него все желание играть скрипичным ключом вышибут, – предложила мама, прошедшая через подобное в детстве.
Семья аплодировала ее смекалке и уже готовилась отоспаться, но Леша не спешил жаловаться. Ноты давались парню удивительно легко, занятия приносили радость. Папа предлагал преподавателю деньги, чтобы тот выгнал его сына с позором, но наставник оказался настоящей скотиной и, назвав Лешу талантливым, велел развиваться. Леша стал играть лучше и чаще, да еще и по правилам.
«В траве сидел кузнечик», «Во поле береза стояла», «Елочка» и многое другое из классики превращалось прямиком в оружие массового поражения. Соседи и родители Алеши хотели добиться запрета этих произведений на государственном уровне, но мальчик начал изучать Моцарта и Бетховена, а это уже международный класс, тут бороться бесполезно.
Играл Леша, к слову, очень даже хорошо и сам прекрасно это понимал.
Мама обещала, что после гамм и арпеджио со сменой позиций мальчик сдуется. Затем его должны были добить соль мажор в четыре октавы – но нет. Уже когда все опустили руки, а на ля минор не было никакой надежды, старший брат предложил:
– Давайте переведем его в самый проблемный класс! Хулиганы ему растолкуют и про Лунную сонату, и вообще про весь Мендельсон!
Метод был жестоким и непедагогичным, но не спавшие четыре года родители уже были готовы смириться с разбитым носом ребенка, лишь бы он не разбил остатки их терпения.
Первые две учебные четверти одноклассники Алешу колотили, затем зауважали, затем приняли. К концу учебного года из самых агрессивных и активных хулиганов Алеша сколотил музыкальную группу. Они начали успешно выступать на утренниках, выпускных и гастролировать по другим школам.
К скрипке добавились гитара, труба и барабан, а еще весьма сомнительный, но харизматичный вокал по имени Сережа. Часто музыканты собирались друг у друга дома и занимались подготовкой к концертам.
Группа просуществовала до окончания школы. Ребята планировали играть и дальше, поступив в музучилище, но отцу Алеши диагностировали острую музыкальную непереносимость и, как следствие, нервное истощение. И тогда он позвонил своему двоюродному брату, майору, и договорился, чтобы сына забрали в армию до сдачи вступительных экзаменов.
– Определим его в нашу военную часть, там из него музыку выведут – полотером и строевой подготовкой, – обещал майор.
В армии Алеша быстро освоился. Военный оркестр был обречен на новую первую скрипку. Там наш музыкант лишь приумножил свой талант и стал местной гордостью. Родителям на работу присылали официальные приглашения на концерты и парады с участием сына, а потом его на все выходные отпускали в увольнение домой, где парень показывал, чему научился.
* * *
Отслужив, Алеша вернулся в отчий дом.
– Я заплачу любые деньги, только скажите, как мне быть! – умолял отец психолога, к которому теперь ходил каждую неделю. – Он снова живет с нами, потому что не может снять квартиру – его отовсюду просят съехать вместе с его скрипкой!
– Я дам вам один действенный совет, – с серьезным видом отвечал специалист, пересчитывая купюры, что снял для него с кредитки отец Алеши. – Хотя это неправильно и противоречит этике. Есть метод.
Глава семьи навострил уши.
– Все, что угодно, лишь бы он это бросил, раз не может съехать – иначе я не доживу до пенсии.
– Музыка должна ему опротиветь. Она должна ему напоминать о боли и страданиях. Лучше всего – о чужом горе, – сказал психолог, и отец буквально прозрел.
– Точно! У меня же шурин работает в ритуальном бюро! Пригласим Алешу сыграть на похоронах. Он мальчик чувствительный, душой пострадает, но мы-то, мы-то отдохнем! – кричал отец, выбегая из кабинета.
Через две недели психолог снова принимал его у себя. Вид у отца музыканта
