Зимняя бухта - Матс Валь
— Он умер? — спрашивает она.
Я осторожно трогаю отца ногой. Элисабет бьет меня по плечу.
— Так нельзя! Это бессердечно.
У двери слышны шаги. Тяжелые шаги и легкий перестук каблучков.
Входит громадный черный мужчина в оливковом костюме, зелено-коричневой рубашке и желтом галстуке. В руке у него сигара. Следом семенит невысокая нервозная дама из кассы. Дама указывает на меня:
— Это он!
А потом на папу, распростертого на полу.
— Посмотри, что он наделал!
Мужчина с сигарой достает из кармана пиджака кожаную корочку — удостоверение. Подносит к моему лицу:
— Служба безопасности, — объявляет он и убирает удостоверение. Потом трогает носком ботинка папу — так же, как минуту назад трогал я. Сует сигару в зубы.
— Ньюфорд мертв, — говорит он маленькой даме в синей кофте. — Звоните в полицию.
Вынимает сигару изо рта и смотрит вверх, на те две двери в вышине.
— Бафорд, — говорю я. — Его звали Бафорд.
Великан с сигарой качает головой:
— Нет. Ньюфорд. Его звали Ньюфорд. Бафорд — это я. Билл Бафорд. А теперь поговорим о том, что же здесь произошло.
Билл Бафорд сует сигару в рот, прикуривает от никелированной зажигалки. Выдувает дым к потолку, смотрит на Элисабет, потом на меня.
— Для начала — кто вы такие?
Он закрывает глаза, затягивается. Сигара вспыхивает.
Я не могу назвать себя. Слова застряли у меня в горле. Я не в силах выговорить ни слова.
Элисабет указывает на меня:
— Его зовут Йон-Йон Сундберг.
Великан с сигарой щурится. Потом кладет мне на плечо ладонь, огромную, как лопата. Зажимает плечо, словно в тисках.
— Понимаю, — произносит он. — Ты мой сын. Но зачем вы столкнули Ньюфорда?
17
О, сестры и братья, что знаете вы о любви меж братьями и сестрами?
Как поймете вы, что случилось, когда Навозник изгнал меня из маминой постели?
Как осознаете, что произошло?
Моя сестра Лена открыла мне дверь, о братья и сестры. Мне было восемь, ей — двенадцать.
Мы свернулись вместе в ее постели с розовым бельем, я прижался к ней и снова уснул.
Такова, о братья и сестры, любовь между сестрами и братьями!
Я резко открыл глаза. Оказывается, я заполз к самой стенке, и плечо у меня затекло, потому что на него пришлась вся тяжесть верхней части тела.
И тут я понял, что меня разбудило!
Кто-то топтался за входной дверью. Пытался попасть в квартиру. Меня стала бить дрожь, и я сел, чувствуя, как кровь отлила от головы. Я похолодел. Снаружи кто-то бранился. Часы на подоконнике показывали без пятнадцати четыре. На улице было еще темно. Я встал и на цыпочках прокрался в прихожую.
В замке что-то скреблось. Тот, кто был на лестничной площадке, пинал дверь. Ругался. А вдруг у него осталась копия ключа? Что, если он заранее предвидел такой поворот? Ведь мама частенько грозилась его выставить. Наверняка сделал копию, но копию плохую, и теперь никак не может отпереть замок.
Может, вызвать полицию?
«Он изнасиловал мою сестру и теперь пытается попасть в квартиру».
Навознику дали бы полгода, а вышел бы он через четыре месяца. А может, его вообще освободили бы в зале суда. Его слово против слова Лены. Может, его вообще не судили бы, но остервенился бы он по самое не могу. И в лепешку бы расшибся, чтобы нам отомстить. Рассказал бы про револьвер. Сказал бы, что я грозился застрелить его. И дело бы обернулось плохо уже для меня.
Я слышал, как Навозник сквернословит за дверью, как ключ скрежещет в замке, Навозник пинал дверь и дергал ручку.
Я пошел на кухню и выдвинул верхний ящик под разделочным столом. Три кухонных ножа. Я взял самый большой, встал под дверью и подумал: «Когда войдет, ударю его ножом. Буду колоть, пока не сдохнет, и тогда мы с ним покончим. Избавимся от него, от этой паскуды Навозника, который изгадил все мое детство. Вторгся в наш дом, почти всегда жил за мамин счет. Когда у него заводились собственные деньги, он уходил в «Валлу» с Раймо и возвращался, когда деньги кончались. Я дал ему шанс. Я выдворил его и сказал, что он сильно рискует, если сюда вернется. И он сделал выбор. Собирается ввалиться в дом, в стельку пьяный. Может, у него и оружие при себе. Когда я был помладше, он меня бил. Любил походя отвесить мне оплеуху тыльной стороной ладони. На среднем пальце правой руки у него было кольцо-печатка. Вечно он крутил-вертел его, рассказывал маме, что это кольцо подарила ему на прощание одна из его женщин; когда же она подарит ему кольцо?
Навозник матерился за дверью. Я стоял с ножом наизготовку. Бить надо снизу вверх. Только любители пытаются наносить удары по прямой. Этому меня научил Курт. Защититься от ножа, который летит в тебя снизу вверх, очень трудно. Нож воткнется Навознику в брюхо, и тот повалится мешком. Тогда я ударю его в спину. На лестничной площадке открылась какая-то дверь.
— Ты что делаешь, дубина такая?
Женский голос. Соседка. Тот, кто стоял за дверью, ответил:
— Да ну что, я же только…
— Нет, ты живешь вот здесь. Сейчас людей перебудишь… — вновь послышался женский голос.
За дверью не Навозник. За дверью сосед.
Рука с ножом дрожала. В гостиной зажегся свет, мама вышла в прихожую раздетой.
— В чем дело?
Тут она увидела у меня в руке нож.
— Что с тобой?
— Навозник, — сказал я. — Я думал, к нам Навозник ломится.
С лестничной площадки послышался голос соседки:
— Горе мое. Иди, помогу тебе. Ну давай, пошли.
Снова грохнула соседская дверь. Мама сердито смотрела на меня.
— Ты чего за нож схватился?
— А вдруг бы он вошел.
— Дурак. Иди ложись.
— Я его с собой заберу, — сказал я и пошел в гостиную. Мама потушила свет. Я почему-то пошел не к себе, а в мамину спальню. Сел на край кровати.
— Тебе нехорошо?
— Попить бы.
Сейчас. — Мама отправилась на кухню. Я услышал, как она открывает шкафчик, как включает воду.
Я бы его убил, думал я. Я бы убил его, если бы он одолел дверь. Я почти видел, как он валится передо мной на колени, держась за живот. Кровь хлещет на пол. Я видел это так отчетливо, словно все и вправду произошло.
