Любовь и другие мысленные эксперименты - Софи Уорд
Тут есть еда. Запахи заставляют меня забыть об исследовании. Их так много, и все новые, но один, тот, что позвал в ночи к кровати, ведет меня по этому лабиринту. К задней части мозга женщины пристала мягкая опухоль, ее легко отличить — у нее иная текстура. Замысловато переплетенные влажные отростки врастают в аккуратную плоть мозга. Вот он, источник хаоса и разложения, запаха, перекинувшего мост через пропасть, разделяющую мою и ее жизни.
Вы гадаете, возможно ли такое. Однако вы ведь не считаете животными миллионы бактерий, населяющих человеческое тело, и даже клещи, живущие в ресницах, слишком малы и безобидны, чтобы их существование всерьез вас беспокоило. А вот клопы кусаются. И блохи тоже. Этих насекомых вы замечаете: их можно разглядеть, как и оценить ущерб, который они наносят. Но они не живут у вас внутри, они лишь кормятся вами, как пиявки, клещи и комары. И летучие мыши-вампиры. Кровососущие. Это вовсе не должно казаться вам отвратительным. Люди ведь и сами не прочь отведать крови. Кровяная колбаса. Стейк средней прожарки. Кровь ваших врагов, кровь ваших героев. Пресуществление. М-м, как вкусно.
Но жить внутри — это совсем другое. Вы читали о грибках в ушах, пауках под кожей, ленточных червях в голове. Вы вспоминаете эти истории и пытаетесь отделить правду от вымысла, научные факты от мифов. А тут у нас существо, поедающее опухоль мозга. Ничего о таком не слышали?
Сознание внутри сознания. Если, конечно, прежнюю меня можно считать сознательным существом. Каковы их необходимые признаки?
В наличии имелась чувствительность, ощущение принадлежности к колонии, понимание своих обязанностей, стремление выжить, функционировать. Но это не все. Была еще преданность королеве, чувство удовлетворения, когда удавалось найти хорошую пищу для детенышей, умение создавать ровные туннели. А еще была Ки. Мы с Ки. Были некие грани опыта, которые прежней мне казались врожденными. Возможно, это было нечто антропоморфное. И вот, оно меня очеловечило. Теперь вы в моей голове.
Человеческая особь знала обо мне. Со временем я начала ощущать ее воспоминания так же отчетливо, как гул, разносившийся над колонией, когда откладывались новые яйца. У нас не было тайн друг от друга. Ее сны были моими снами. Она боялась, страдала от боли, но вместе нам удалось обрести спокойствие. Она не могла прочесть мои мысли, как вы сейчас, лишь почувствовала, что все изменилось, и примирилась с этим. Она умирала, но ей пока рано было заканчиваться. У нее еще оставались обязательства, любовь и верность. Нам предстояла большая работа.
Так вышло, что вскоре после того, как прибыла я, у нее прекратились головные боли.
Но мы забегаем вперед.
Топ-топ-топ вокруг опухоли. Ощутить влажную липкость снизу и плотную тугую структуру сверху. Вот это — чтобы двигаться, это — чтобы дышать, это — ощущать принадлежность, к колонии, например. Но хаотично наваленное скопление еды передо мной тут явно лишнее. Моя задача навести здесь порядок: начну с краев, с более свежих побегов, давящих на расположенную под ними мембрану. Когда первый голод утолен, работа замедляется. Здесь нет детенышей, которых нужно кормить. Некому отнести еду. Пробираюсь дальше в пещеру, по стеночке, прячась от пульсации мозга. Щелканье и чпоканье звучат все тише — в лабиринтах плоти звук разносится плохо, к тому же отправлять сигналы все равно некому. Ки меня не услышит. Услышит ли хоть кто-нибудь?
Человеческая особь живет своей жизнью, и вскоре движения ее становятся мне привычными. Отдыхаю, когда она трудится, и тружусь, когда она отдыхает. Как-то ночью я откусываю кусочек опухоли, а она начинает шевелиться. И тут случается нечто — электрический разряд бьет по моим антеннам четко, как крылатый самец, жалит в голову, сбивает со всех моих пяти ног. Волной меня отбрасывает назад, а когда проходит первый шок, вдруг становится ясно: она напугана.
Страх. В колонии мы знали, что такое опасность, все разом ощущали прилив тревоги, когда надвигались хищники. Чувства обострены, антенны ловят сигналы. И весь строй вдруг пускается бегом, словно подхваченный ветром. Но этот страх был иным. Мне опасность не угрожала, страх испытывала она. И хотя ощущения мои были физическими — меня ужалило и толкнуло, осознание страха было не чувством, а мыслью. Ее мыслью, а теперь и моей.
Были ли у меня мысли раньше? Кто знает? Может, и были. Вы способны вспомнить свою первую мысль? А точно указать момент, когда она вас посетила? Эта мысль явилась мне в определенный миг. И принадлежала она ей.
Ее пугала наша ситуация. Она вспомнила первую ночь. Чувство, что ее укусили или ужалили. И ту боль, что мучила ее до моего появления. Болела голова и шея, немели конечности и спина. К горлу подкатывала тошнота. Она боялась, что больна. Или, может, не больна, но несчастна. Боялась, что болезнь не позволит ей иметь детей, что она никогда не станет матерью. Боялась, что умирает или сходит с ума. Или и то и другое сразу.
Мысль складывалась из идей, воспоминаний, ощущений. И мое сознание задевал каждый ее фрагмент, оставаясь пока незнакомым, но понятным, как первые впечатления о колонии, когда только вылупишься из кокона. Новый мир, состоящий из мельтешащих кусочков.
Возможно, теперь, когда мои мысли попали в голову вам, вы тоже это чувствуете. Вы еще не до конца знакомы с моим миром, но уже идете на запах. У вас есть все, что вам нужно. Разведите руки и вообразите щелканье и чпоканье. Выгните спину и закройте глаза. Позвольте звукам и запахам рассказать вам, где вы. Мои мысли — это ваши мысли, как ее мысли были моими.
Мы были связаны, вместе со всеми ее страхами и надеждами.
Рейчел.
Ее индивидуальность. Вот что поразило меня затем. Мысли ее нередко — особенно в первые дни — доходили до меня всполохами, смазанными и нечеткими. Но в центре каждой всегда улавливалась уникальность ее собственного «Я». И пусть многие ее рассуждения были мне непонятны, их ядро всегда работало на меня, окрашивало мое видение так же ярко, как растущая
