История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.) - Иван Васильевич Шмелев
– Так что ж, если у товарища Ершова, есть горячее желание быть уполномоченным и послужить народу, а у граждан нет возражений, так давайте проголосуем! – предложил Небойсь.
– У меня к Ершову вопросик есть! – встал в передних рядах молодой мужик Иван Заикин.
– Задавай, – сказал Небойсь.
– А правда, Николай Сергеич, бабы бают, что на днях ты намеревался к Дуньке Захаровой присуседиться? – с язвительной ухмылкой, смеха ради, спросил он Ершова.
Собрание настороженно приумолкло; некоторые уткнувшись, задорно хихикали, некоторые же с затаенной усмешкой, млея ждали, что скажет Николай в свое оправдание. Николай же, с чувством стыда и совести, беспричинно ладонью погладив свою бороду, робко промолвил:
– Я конечно чувствую, откуда камешки летят в мой огород, но честно перед вами, граждане, признаюсь, что это все неправда. Это все вры! Как хошь побожусь это клевета, поклеп на мою голову. А вон, какой-то дурак, по злу дал мне, не стене у дома взял да и написал три похабных слова! Ведь дуракам закон не писан!
Несмелый смешок появившийся в передних рядах сцены, пополз к задним рядам, а достигнув мужиков задних рядов смех перерос в задорное, ядреное гоготанье: – Ха-ха-ха! Го-го-го!
– Ну этот вопрос к делу не относится, и кто к кому присуседивается не наше дело, а дело их личных интересов, – с улыбкой на лице урезонил рассмеявшихся мужиков Небоська. – Женского вопроса мы здесь касаться не будем, и упрекать Ершова за это не станем, лишь бы он честно благородно использовал свои обязанности, если конечно вы его изберете.
– Да ему ведь некогда! Он часто на охоту из села отлучается! – чей-то вредный для Ершова голос сзади.
– Вовсе не часто! Весной, да осенью, зимой иногда на волков ходить приходить ведь для вас же, для отчества стараюсь! – оправдывался Николай.
– Ну все понятно, время понапрасну вести нечего, давайте голосовать! – предложил Небоська. Проголосовали. Почти единогласно, избрали Ершова. От восторга Николай поспешно вскочил с места торопливо подошедши к печке, он сгреб из топки горсть золы и в знак поклятия перед народом, посыпая золой свою голову провозгласил:
– Торжественно клянусь перед обществом, что все дела и заботу по должности уполномоченного, буду выполнять с честью и достоинством! – собрание дружно зааплодировало, восхваляя Николаеву незаурядную выходку.
– Дайте дорогу! Позвольте протиснуться к призидиуму! – попросил он. Он блаженно торжествуя, с достоинством прошел вперед зала, к сцене, подошел к столу, властно уселся на приготовленный для его стул. Пока собрание разбирало разные, не касающиеся уполномоченного вопросы, Ершов шептал соседу по столу на ухо:
– Я только было хотел домой улизнуть, обедать, да и баба наверно меня спохватилась наверно забеспокоилась проклинает: «Где мой мужик шляется!», – а тут вон куда дело выперло: в начальники попал!
Перед самым закрытием собрания, Ершов обратился к председателю с личным вопросом.
– Хотелось мне дознаться насчет зарплаты: сколько мне жалования положите?
– Не обидим! – с улыбкой на лице коротко и неопределенно ответил председатель совета. Приступив к исполнению своих обязанностей, Ершов ежедневно раза три заглядывал в совет за получением инструктажа, да и так без дела. Он даже сосчитал сколько шагов от его дома, до помещения сельского совета: вышло 1095 шагов. Он и себя стал содержать по культурному; брился два раза в неделю.
– Эх я сегодня брился, а бритва до того тупа, что бреюсь, а с носа закапало, – жаловался он председателю Ивану Егоровичу. Для важности чина он хотел было обзавестись портфелем, и для культуры своего вида галстуком. – Но ведь бабу, на покупку этих вещей, разве скопытишь! «Чай ты не жених», – огорошила словами баба, эт грит только женихи в галстуках-то ходют, жаловался Николай председателю совета. – А кто же я? С портфелем в руках и при галстуке любая баба полюбит, особенно Дунька Захарова. Как-то раз иду, а она мне навстречу попадается, и кажись она мне подмигнула, я развернулся на все 180 градусов и за ней. А она мне на ухо и начала шептать, насуропливать: «Приходи, – грит, – вечерком, только не с пустыми руками». Не успело стемнеть как следует, а я уже у нее в доме. Я тогда притворно брякнулся в ее постель, а она прилегла рядом. Трепеща всем телом, вплотную прижалась ко мне, буйно стала целовать меня, отвечая ей тем же, я рукой скользнул по ее пышной груди, а там та же рука моя поползла ниже. И рука моя разъяренно до того растряслась, что запуталась в волосах не добравшись до самой прорези. Она свила ноги веревкой, зажав подол рубашки между ляшек; а они ведь у нее объемом не меньше как по пуду. Я к ней никак и не подступлюсь. Я и давай действовать нахрапом: тереблю, требушу, мурзую, стараясь положить на лопатки, а она верть всем станом и ко мне задом. Я приспосабливаться, а она на бок, изогнулась коромыслом! И подступись тут! Катаемся оба по постели-то, а толку мало. Наломавшись в этой невольной гимнастике, как следует я в конец измаялся и обессилел, как заморенная лошадь дышу. Чую, а в штанах-то засырило. Я прыг с кровати-то и маскируясь темнотой, давай домой собираться. А она едва сдерживая смех спрашивает: «Ты что?» А мне не до смеху, со зла и досады думаю: «Пропади ты пропадом вся Дунькина …, да и вся Дунька вместе с нею!»
Так, под задорный смех председателя, разглагольствовал о своих секретах, любовных похождениях ему Николай Ершов. Став уполномоченным Николай и питаться-то стал в особицу от семьи, чтоб не снижалась упитанность лица, как наглядная вывеска начальника.
После обеда люди говорят, что полезно принять горизонтальное положение, говаривал Николай своему посетителю. Ты пожди и погоди меня, пока в желудке у меня пища переварится! И он бесцеремонно валился на кутник спать и вскоре засыпал. Прильнув ухом к мягкой брюховине подушки и вмяв ее головой, казалось, что он притаённо вслушивается во что-то важное исходящее из-под подголовья.
– Миколай, а Миколай, вставай вон к тебе пришли! – будила его жена. – Вот уснул! Спит как мертвый!
– А ты потормоши его, он и проснется!
– Я и так давно с ним валандуюсь и никак не добужусь.
– А ты пощекоти его.
– Только и стоит!
Услышав это, Николай сразу заговорил:
– Я ведь вовсе и не спал. Все слышал, только вставать из под теплого одеяла не хотелось!
– Глаза-то ото сна все заплыли. Вставай! – донимала жена.
Николаю, управляя обществом приходилось и кое-какие деловые бумаги сочинять, однажды он одно слово стирал резинкой и получилась дырка. Ему пришлось написать оговорку: «Дырку за дверку не считать, а написанному вокруг дырки верить», и подписался «Уполномоченный Николай Ершов». Поэтому поводу председатель сделал ему замечание. «Учёного
