История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.) - Иван Васильевич Шмелев
– Дядя Василий, тебя срочно вызывают в совет! – впопыхах от бега, сбивчиво возвестил посыльный.
– Вот доем, догложу мосол и приду. Скажи председателю, что, он мол, скоро придет, явиться, – напутствовал Василий Ефимович парню, а сам в душе клял все и вся, что нарушают пребывать ему в своей воле. Не прошло и недели как наступил праздник «Петров день», а в этот день как и всегда по традиции в Чернухе – ярмарка. В этот-то день и решил Василий Ефимович, будучи на ярмарке, зайти в ВИК и там перед виковским начальством раскаяться в том, что дал согласие быть уполномоченным общества. Запрягли Серого в крашеную телегу и наложив в нее свеженакошенной, влажной вики Василий Ефимович, укатил в Чернуху на ярмарку; захватив с собой Ваньку. Распрягли лошадь у окна знакомого старика Кугарина Андрея. Отец приказал Ваньке: «Ты Вань посиди пока тут, а я стегаю в ВИК по своим неотложным делам».
– Ондрей Ондреич! – прямо с порога, обратился Василий Ефимович, к председателю ВИКа, Небоське, – освободите меня пожалыста от этих самых, уполномоченных.
– Почему так наскоро? – удивился Небойсь.
– Да так, начальником над народом своего села, я не желаю быть. Да и вообще-то, вот такие натруженные и очерствевшие от плуга, косы и вил руки к карандашу не привыкнут! Да к тому же, я не склонен быть начальником над народом! Я привык только трудиться. Мое дело: вожжи, плуг, коса, серп и топор! А уж если быть начальником и главой, так-это только в своей семье! – убедительно высказался он перед начальством ВИКа.
– А что касаемо жалования; то у меня в хозяйстве и без жалования большой доход. Я в своем хозяйстве и так большой добытчик.
– Но ведь ваши мужики горой стояли за твое избрание! Я сам был на собрании-то, – пытаясь урезонить пыл отказа, заметил Савельеву Небойсь.
– Ну и что мужики! Их дело кого-никого выбрали и в сторону, а мое дело помозгуй, поразмысли, а я неграмотный как полено! Видать любая грамота не при мне писана!
Виковцы шутливо посмеялись, а под конец Небойсь сказал Савельеву:
– Ну что-ж, раз не хочешь в начальниках быть, как хочешь. Можем и освободить, невольник не богомольник! Другого выберем. Ступай!
Окрыленной таким легким освобождением Василий Ефимович, птицей спорхнул с виковского крыльца. Проведя некоторое время на торжище и закупив на ярмарке кое-что по хозяйству и забав для ребят, Василий Ефимович, как только завалило за полдни, с облегченной душой, возвратился из Чернухи домой. По случаю, и в честь освобождения он устроил пир, пригласив приближенных мужиков. Выпили пошутили, посмеялись над тем, что хозяин дома сего Василий Ефимович, прибыл в начальниках всего не больше недели. На столе, в верхней избе, самогон закуска и шумящий самовар к услугам гостей которые наряду с выпивкой балуются и чайком. Подвыпивший Николай Смирнов, развеселев, как и обычно стал показывать свою ловкость и ухарство. За свою виртуозность в любом деле, за его особенный склад характера и не мотовиловское обличие, Смирнова прозвали черкесом. Показывая прием казацкой рубки саблей он бахвально проговорил: «Я саблей на лету муху рассекаю!» То он брал в руки Санькину гармонь и залихвацки выигрывал на ней «коробочку», то принимался петь песни. При усердном пении, он широко разевал рот, чем выдавал свой изъян; чуть заметную косоротость. Его внимание вдруг привлек, на столе стоящий и слегка попискивающий ведерный самовар. Он сказал:
– У меня на фронте был чудо-котелок. Применив солдатскую находчивость я в нем одновременно сварил суп, кашу и вскипятил чай.
– Как же это у тебя получилось? – с недоверием заметил ему Иван Лаптев.
– А очень просто! В котелок, наполовину, я насыпал пшена, долил водой, вскипятил на костре! Вверху в котелке получился суп, внизу сварилась каша. А насчет чая еще проще: в бутылку я налил воды, сунул ее в тот-же котелок! Вода в бутылке скипела: вот и чай готов.
Вздумалось Николаю Федоровичу, тут перед мужиками и перед бабами показать еще один аттракцион; не долго думая он вцепившись зубами в край крышки стола и схватившись рукой за подножку чуть оторвав от пола приподнял стол со всей на нем закуской и выпивкой и с самоваром вдобавок. Приподнять-то он приподнял но зубы не выдержав такой нагрузки тут же, с кровью вывалились у него изо рта. Николай, от боли и досады, ни слова не говоря, насупившись чернее грозовой тучи, выпорхнул из избы. Злобствуя на хозяина дома, что не унял его, он торопко зашагал вдоль порядка домой.
Чтобы управиться до начала сенокоса с избранием уполномоченного на второй же день в избе-читальне собрали мужиков на сход. На сходе граждане общества зашли в тупик: кого же избрать уполномоченным? После отказа Савельева никак не подберут подходящей кандидатуры. До скоро то и не сыщешь: деловые мужики отказываются, а старики отлынивают. Из толпы дымившей табаком публики, кто-то шутейно выкликнул:
– А давайте-ка изберем Николая Сергеича Ершова, и молодой и башковитый.
Заслыша такую похвалу в свой адрес, Николай, преисполнен радости, что ему предоставляется такая почесть, не замедлил встать с места и козырнув публике, горделиво произнес: “Я к вашим услугам граждане односельчане! Всегда готов, пиенер!» Кто со смешками, а кто всерьез принял его услужливый тон возгласа.
– Ведь не сумеешь! – резанул Николая чей-то порочащий голос из задних рядов.
– Суметь ли! Мне стоит только взяться за любое дело осилю! – бахвалился Ершов.
– На самом-то деле, справишься товарищ Ершов? – спросил его из президиума, усомнившийся Небоська.
– Да я, любого мужика за пояс заткну! Верой и правдой послужу народу! – петушась выкрикивал Николай с места, страстно желая попасть в сельские начальники.
– Послужишь без году неделю, да и откажешься! – неприятными для Николая уха, репликами строптили мужики.
– Да я же с большим удовольствием послужу вам, – задорно кипятился Николай, желая, чтобы скорее переходили к
