Елена Ржевская - Земное притяжение
Он нагнулся, заглядывая Лешке в лицо, и Лешка увидел тоскливые Славкины глаза.
- Тебе родитель не поможет? - заискивая, спросил он.
- Нет, конечно, - жестко ответил Лешка.
Они, похоже, втянули его в расчете на Матюшу.
Славка вздохнул. Лабоданов сказал наставительно и дружески:
- Боритесь за жизнь. Всеми силами.
Он взглянул на часы и постучал по стеклу:
- Время.
- Время, - также со значением подтвердил Славка. - Мне еще за Нинкой зайти.
Он протянул Лешке руку, и Лешка опять увидел тоскливые Славкины глаза: они были куда выразительнее его слов. Он уходил, вихляя боками, развязный, жалкий.
- Держи. - Лабоданов протягивал сигареты.
Лешка встретился с ним взглядом. И сразу стало трудно дышать, точно воздух уплотнился, оттого что они остались вдвоем.
- Пройдем отсюда, - предложил Лабоданов.
Они пошли. Идти все же было лучше, чем стоять так друг против друга.
Дальше тротуар по краю был разворочен - здесь делали газон. Идти приходилось по неповрежденной части тротуара, держась ближе к домам. Рабочий день давно закончился. На развороченном асфальте, в земле, у сваленных плит беспокойно копошилась детвора.
Лешка глубоко затягивался дымом. Он чувствовал: Лабоданов сбоку все время посматривает на него, и это было неприятно, потому что Жужелка, как он ни отгонял ее, стояла тут между ними.
- Послушай, Брэнци. Это так бывает, имей в виду. Сыпанулся человек, и у него в голове все вверх тормашками полетело.
Лешка пожал плечами. Не нужен ему этот участливый тон.
Еще размякнешь, чего доброго. Ему теперь надо быть начеку:
сухим и подтянутым. В сущности, можно считать, что его уже захлопнули в коробочку. О чем тут еще говорить?
- Ты это усвой. Все это оттого, что сыпанулся. С досады начинаешь прикидывать: честно, нечестно? Это все мура. Таких понятий ни у кого нет, имей в виду.
Они посторонились и очутились на куче сколотого асфальта.
Стоять тут было не совсем удобно, зато их больше не толкали.
Лабоданов быстро взглянул на часы.
- Возникает вопрос? Ты не стесняйся. Что делать, как жить?
Лешка напряженно смотрел на стриженную под "ежик" голову Лабоданова, просвечивающую на висках кожу, молчал. Ему надо было понять, на кого он оставляет Жужелку.
- Все вполне логично. Тут одно: или в сторону отойти, махнуть рукой что бог пошлет, или приспособляйся, как все.
Лично я это усвоил порядочно давно. Мой вариант такой: держаться в стороне, но приспособляться. Вовсю. С учетом всех условий. В общем то и другое в интересах собственной жизни.
Лешка хмуро слушал. Говорит он красиво, ничего не скажешь.
Сразу виден сильный характер в человеке. Но какого черта он поучает? Надоело в конце концов. Неприятно кольнула мысль:
перед Жужелкой он вот так же красуется.
- Надо только всю механику жизни освоить. Запросто.
В общем если не терять голову, то можно не плестись в стаде, а взять свое, что тебе положено. Согласен?
Лешка медленно покачал головой.
- Что всем, то и мне. А урывать для себя и все такое...
Противно в конце концов.
Лабоданов неожиданно покладисто сказал:
- Надо тебе иметь цель в жизни. (Ну прямо Матюша!) А то все мечешься, болтыхаешься.
Это верно. Он только трепыхается, чувствует что-то, а даже возразить как надо не может.
Лабодаиов дал наконец волю своей ярости:
- А я жить хочу. Понимаешь? На других ребят деньги могут сами свалиться: родители, например, оставят что-нибудь ценное после себя на земле. А нам надеяться не на кого. Мы сами должны бороться за жизнь.
Он еще говорил что-то, но Лешка плохо слушал. Они совсем чужие. И Как только он подумал об этом, на него стала наползать зеленая тоска. Всего день оставалось ему разгуливать, а тут рвались на глазах последние связи.
- Если ты не уяснишь, - сказал Лабоданов, - дохлое твое дело. Сжует тебя в два счета. И не заметишь.
Чего он все наседает со своими наставлениями? Может, чтобы крепче себя самому чувствовать?
- Послушай, Виктор, только честно. Ты как относишься к Клене? - выпалил и сразу одеревенел.
Лабоданов быстро и с интересом глянул на него.
-- Она мне нравится.
- А как ты относишься к ней? Понимаешь? Как относишься?
Ему показалось, Лабоданов усмехнулся, и он понял, что сейчас, в эти минуты, теряет в его глазах последнее.
-Девчонка-как все,-сказал Лабоданов и опять взглянул на часы.
- Нет! Не как все! Не как все!
- Да замолчи ты! Публику собираешь. Опять истерика.
Если б Лабоданов ответил иначе, если б он относился к ЖУжелке по-настоящему, Лешка не произнес бы больше ни слова, отвалился бы тут же от него.
Он огляделся. Прямо под ногами у него копошились две маленькие девочки, растаскивая сложенные стопкой плиты. На мостовой -мальчишка, присев на корточки, бил куском асфальта по булыжнику.
- Имей в виду... Если с ней что-нибудь... - с отчаянной угрозой сказал он.
Как в тумане, он увидел неподвижное лицо Лабоданова. Потом оно поморщилось.
- Несерьезно, Брэнди. Чего ты волнуешься? Женский полнаше общее достояние.
И добавил, как всегда наставительно:
- Уж если у тебя прорезался интерес к этому... Тут кое-что надо уметь. Во-первых, надо уметь овладевать своим объектом с первого взгляда...
Лешка сунул руки в карманы, он весь напрягся до последнего. Перед ним, точно в каком-то тумане, покачивалось незнакомое, плоское, неживое лицо Лабоданова.
В городском парке над обрывом, уводящим к морю, взметнулось крыло самолета - памятник погибшему в войну героюлетчику.
Где-то внизу за зарослями акации, где так и вьются белые мотыльки, гудки паровозов, стук вагонов, белые домики в зелени и багряные, точно подожженные солнцем, черепичные кровли. Лают собаки. А правее-пляжи и мост, перекинутый через железнодорожное полотно. И море. Море серебристое. Парусник в море, просветлевший, бесцветный горизонт. Молоденький месяц в зеленовато-заголубевшем небе.
Крыло самолета встает над морем. И кажется: нет там внизу жизни, такой уютной отсюда, с обрыв?, - только крыло и море.
Сюда в парк, к памятнику, на первое свое свидание пришла Жужелка раньше назначенного ей времени. Кое-где на скамейках сидели парни и девушки, уткнувшись в учебники. Жужелка села на пустую скамейку. Ползали муравьи по присыпанной цветным песком дорожке. Мохнатая гусеница вползла на ногу Жужелке, и Жужелка сбросила ее.
Садилось солнце, его лучи окрасили багрянцем крыло самолета.
Отец Жужелки не был летчиком, и такой памятник ему бы не поставили. Но в глубине парка есть другая могила - братская могила, прикрытая бетонной плитой. Жужелка иногда приходит в парк постоять у плиты, на которой написано: "Павшим в Отечественную войну". Она представляет себе, что Федя Халпакчи, ее отец, которого она не знала, лежит здесь, в могиле, придавленной плитой.
Но это одно лишь воображение. Федя Халпакчи не может быть похоронен здесь. Он погиб при взрыве моста через Кальмиус, и река унесла его в море. На праздниках, когда мать выпивала, она плакала, ей мерещилось, что мужа ее, Федю. носит по морю. Только он один мил, люб и дорог ей, а его нет и не будет, и жизнь ее обездолена навеки. "Любовь-это все, - говорила мать.-Без нее никакой жизни". У нее так много слов о любви, о злой разлуке и ожидании, что, когда она пристрастилась гадать, к ней потянулись солдатские вдовы.
Что же такое любовь? "А я ведь из-за тебя пришел!", и голубые глаза, от которых невозможно оторвать взгляд и до озноба страшно глядеть в них. И руки, державшие ее руки. Может, это и есть любовь?
Она сидела у памятника, в условленном месте на скамейке.
По какой бы дорожке он ни шел сюда, она бы увидела его.
Но она не смотрела по сторонам. Она следила за муравьями, ползающими у скамейки по песку, и ждала, когда он сам подойдет и окликнет ее.
Он окликнет ее, и они заговорят Но о чем же? Она должна ему что-то сказать, ведь она пришла на свидание, но что же, господи? Что говорят друг другу люди на свидании?
Минутами становилось так неловко, так обременительно от всего этого, что ей хотелось, чтобы Лабоданов не приходил совсем.
Мальчишка с пустой бутылкой под мышкой шнырял у кустов акации, растущих по сторонам скамейки, охотясь за мотыльками. Он ловил их прямо ладонью и запихивал в карман.
- Отпусти ты бабочку! - не выдержала Жужелка.
Он не подумал даже обернуться, сказал резонно:
- А они - будущие гусеницы.
Словил еще одну и сунул руку в карман.
- У меня уже полный карман!
Заиграл духовой оркестр, заглушил голос местного диктора, Напомнившего о месячнике безопасности движения в городе. Под музыку живей побежали струйки фонтана, и бронзовый мальчик, восседавший в центре фонтана, радостно заискрился, благосклонно взирая на больших лягушек, выпускающих изо рта прямо на него водяные струйки.
- Приветствую вас всесторонне и разнообразно!
Жужелка вздрогнула. Перед ней стоял Славка.
