Генри Джеймс - Американец

— В нем много занятного, — настаивал граф. — Да мне и самому охота по нему пройтись. Такая редкая возможность.

— Не дело ты задумал, брат, — возразила ему мадам де Сентре.

— Ничем не рискнешь, ничего и не получишь, — воскликнул молодой человек. — Ну что, идем?

Мадам де Сентре сделала шаг вперед, умоляюще сложила руки и кротко улыбнулась.

— А может быть, вы предпочтете мое общество? Останетесь здесь, со мной у камина, вместо того чтобы бродить по темным коридорам с моим братом?

— Еще бы! И разговору быть не может! — воскликнул Ньюмен. — Дом посмотрим в другой раз.

С шутливой торжественностью молодой человек поставил свечу на место и покачал головой.

— Ах, сэр, вы сорвали грандиозный план! — проговорил он.

— План? — удивился Ньюмен. — Не понимаю.

— И хорошо! Только лучше сыграли бы предлагаемую вам роль. Возможно, когда-нибудь я смогу объяснить, что имею в виду.

— Будет! — остановила брата мадам де Сентре. — Позвони и вели принести чай.

Молодой человек повиновался, и тотчас слуга внес поднос с чашками, поставил всё на маленький стол и удалился. Мадам де Сентре, сидя в своем кресле, принялась заваривать чай. Но едва взялась за чайник, как дверь распахнулась, и в комнату, громко шурша юбками, впорхнула еще одна дама. Она взглянула на Ньюмена, слегка кивнула ему, произнесла «месье», стремительно подошла к мадам де Сентре и подставила ей лоб для поцелуя. Мадам де Сентре поздоровалась с ней и продолжала заниматься чаем. Вновь пришедшая — молодая и хорошенькая, как показалось Ньюмену, — была в шляпке, в накидке и в платье со шлейфом, длинным, как у королевы.

— Ах, моя дорогая, — тараторила она по-французски, — ради всего святого, налейте мне чаю. Я выбилась из сил, я измучена, я падаю с ног!

Ньюмен совершенно не успевал разбирать слова. Ее речь звучала вовсе не так отчетливо, как у месье Ниоша.

— Моя невестка, — наклонившись к Ньюмену, сообщил Валентин.

— Какая хорошенькая! — отозвался Ньюмен.

— Обворожительная! — ответил молодой человек, и на этот раз Ньюмен снова заподозрил его в иронии.

Вновь пришедшая же направилась к противоположной стороне камина, тихонько вскрикивая и держа чашку с чаем в вытянутой руке, чтобы не пролить на платье. Она поставила чашку на каминную полку и, поглядывая на Ньюмена, принялась откалывать вуаль от шляпы и стягивать перчатки.

— Не могу ли я быть полезен, дорогая? — язвительно-ласковым тоном осведомился граф Валентин.

— Представьте мне месье, — ответила та.

Молодой человек произнес:

— Мистер Ньюмен.

— Я не могла сделать вам реверанс, месье, я пролила бы чай, — проворковала она. — О, Клэр принимает иностранцев? — добавила она вполголоса по-французски, обращаясь к деверю.

— Как видите, — ответил тот с улыбкой.

После некоторого колебания Ньюмен подошел к мадам де Сентре. Она взглянула на него так, словно подыскивала, что бы сказать. Но, по всей видимости, так ничего и не придумав, просто улыбнулась. Он сел рядом с ней, и она подала ему чашку. Несколько минут они говорили о чае. Ньюмен, глядя на графиню, невольно вспоминал слова миссис Тристрам, что мадам де Сентре «само совершенство», что в ней сочетаются все те блистательные качества, которые он мечтает найти. Зная это, он наблюдал за мадам де Сентре без всякого недоверия, без каких-либо опасений, он расположился к ней с первого взгляда. Тем не менее, если она и была красива, красоту ее никто не назвал бы ослепительной. Мадам де Сентре была высокого роста, линии фигуры казались удлиненными, лоб был широкий, волосы густые и светлые, черты лица — не совсем правильные — привлекали гармоничностью. Ясные серые глаза, умные и ласковые, совершенно пленили Ньюмена своей необычайной выразительностью; но в них не таилось многообещающей глубины, они не блистали радужными лучами, какие озаряют чело знаменитых красавиц. Тонкая, даже худощавая, она казалась моложе своих лет. В ней соседствовали мало сочетающиеся свойства: она выглядела юной и в то же время покорившейся жизни, невозмутимой и застенчивой, стройной, но приятно округлой, в ней уживались девичья неуверенность и зрелое самообладание, наивность и достоинство. Непонятно, однако, почему Тристрам считает ее гордячкой, недоумевал Ньюмен. Во всяком случае, он никакого высокомерия с ее стороны не замечал, а если она и старалась держаться с ним гордо, то старалась тщетно — чтобы вызвать у него досаду, ей следовало удвоить усилия. Она красивая женщина, и с ней чувствуешь себя легко. А ведь она не то графиня, не то маркиза — словом, из тех, кто как-то связан с историей. Раньше Ньюмену редко приходилось слышать эти титулы, и он никогда не пытался представить себе особ, которых так именуют. Но сейчас они всплыли в его памяти и, как ему показалось, подобно мелодиям, навевают определенные образы. С ними связывалось нечто светлое, мягко мерцающее, некто легкий в движениях и очень приятный в качестве собеседника.

— У вас много друзей в Париже? Вы выезжаете? — спросила мадам де Сентре, наконец придумавшая, что сказать.

— Вы имеете в виду, танцую ли я и все такое?

— Да, ездите ли dans le monde,[63] как мы это называем?

— О, я повстречался со множеством разных людей. Миссис Тристрам водит меня повсюду, и я делаю все, что она мне велит.

— А сами вы не слишком любите развлечения?

— Да нет, кое-какие люблю. Вот танцы и прочие подобные занятия не по мне. Я для этого слишком стар и скучен. Но я не прочь развлечься, для того и приехал в Европу.

— Но и в Америке можно развлечься?

— Там мне было не до того. В Америке я постоянно работал. Правда, для меня это и было развлечение.

В этот момент мадам де Беллегард в сопровождении графа Валентина подошла за второй чашкой; налив ей чаю, мадам де Сентре вернулась к разговору с Ньюменом.

— Значит, у себя в Америке вы были очень заняты? — спросила она.

— Да, занимался делами. Я занимаюсь этим с пятнадцати лет.

— Какими именно? — поинтересовалась мадам де Беллегард, которая решительно не была так хороша, как мадам де Сентре.

— О, я брался за все, — ответил Ньюмен. — Одно время продавал кожу, потом перешел на изготовление ванн.

Мадам де Беллегард состроила гримаску.

— Кожу? Мне это не нравится, уж лучше ванны. Предпочитаю запах мыла. Надеюсь, ванны помогли вам нажить состояние? — она выпалила это с сильным французским акцентом, и по ее виду можно было судить, что она имеет репутацию женщины, говорящей все, что взбредет в голову.

До сих пор Ньюмен говорил серьезно, но веселым тоном, однако после замечания мадам де Беллегард он, немного помолчав, продолжал хоть и шутливо, но сдержанно:

— На ваннах я как раз потерял. А вот на коже сколотил капитал.

— Я давно пришла к заключению, — отозвалась маркиза, — что самое главное — это — как вы сказали? — «сколотить капитал». Нет, я не стану кривить душой — я преклоняюсь перед деньгами. Если они у вас есть, я не задаю вопросов, как они нажиты. В этом смысле я — подлинный демократ. Как вы, месье. Мадам де Сентре очень гордая, но я-то считаю, что гораздо больше удовольствия в нашей юдоли получает тот, кто не слишком привередничает.

— Боже праведный, мадам! Как вы красноречивы! — сказал граф Валентин, понижая голос.

— По-моему, с месье Ньюменом можно говорить обо всем, тем паче что его принимает ваша сестра, — ответила мадам де Беллегард. — К тому же я не кривлю душой, я на самом деле придерживаюсь таких убеждений.

— О! Это именуется убеждениями, — пробормотал молодой человек.

— Миссис Тристрам упомянула, что вы служили в армии, когда у вас шла война, — заметила мадам де Сентре.

— Да, но это уже делами не назовешь, — ответил Ньюмен.

— Совершенно с вами согласен, — присоединился к разговору граф де Беллегард. — В противном случае я, наверно, не страдал бы от безденежья.

— Это правда, — вдруг спросил Ньюмен после небольшой паузы, — будто вы очень горды? Мне так говорили.

Мадам де Сентре улыбнулась.

— Вы находите меня гордой?

— Ну, — ответил Ньюмен, — я плохой судья. Если вы хотите поразить меня высокомерием, предупредите. Сам я не замечу.

Мадам де Сентре засмеялась.

— Чего же тогда стоит моя гордость!

— Оно и лучше. Мне она ни к чему. Я хочу, чтобы вы были добры ко мне.

Перестав смеяться, мадам де Сентре полуобернулась и посмотрела на него искоса, словно не зная, чего еще от него ждать.

— Миссис Тристрам сказала вам обо мне сущую правду, — продолжал Ньюмен. — Я очень хочу познакомиться с вами поближе. И пришел сегодня не просто нанести визит, я пришел в надежде, что вы пригласите меня бывать у вас.

— О, сделайте милость, приходите почаще, — сказала мадам де Сентре.

— А вы будете дома? — настаивал Ньюмен. Даже ему самому показалось, что он слегка навязчив; на самом-то деле он был просто слегка возбужден.