Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин
Жеребец скосил на Ремеза фиолетовый глаз, потёрся о плечо мордой. Не одну тысячу вёрст оставил позади. Сколько ещё осталось тысяч, сотен, а может, саженей? Кто знает, кем и когда отлита на Ремеза пуля...
Живого или мёртвого конь вынесет. Взял Соколка жеребёнком у посадского забулдыги. Был слаб и запущен. И вот такой верный и выносливый конь вырос. Ах, жил бы подольше и ушёл с хозяином в одночасье! Но лошадиный век короток.
Надёжный, славный конёк! Рыси потихоньку, кружи по степи. Наше с тобой назначение – составлять карты да казачью терпеть докуку. На картах лишь моё имя. Твоего-то почто нет, дружина? Не кляни меня за упущенье – исправлюсь. Вон видишь, три юрты? Назовём их Соколовскими, а? Ты не против?
Соколок, упреждающе фыркнув, сделал огромный прыжок.
- Шалишь, паря? Чуть не сронил, – упрекнул Ремез, но увидав двух уползающих прочь змей, потрепал жеребца по холке. – Вот уж сокол дак сокол! Допреж хозяина всё видишь!
Достав ковригу из подсумка, разломил и половину отдал коню. Соколок, осторожно принял её шершавыми влажными губами, подержал и принялся жевать, благодарно покачивая головой вверх-вниз.
Спутав коней, Турчин и Ремез отправились к юртам, поставленным клином.
– Почто клином-то? – недоумевал Турчин.
– От недругов борониться легше.
Над ближнею юртой вился дымок, и мирная млела тишина. Изредка вскрикивали перепёлки. На вершине кургана что-то выискивали стрепеты. У подножья паслись кони и дромадёры. Распугивая птиц, на курган взбегали игривые верблюжата. Белую верблюдицу доила молодая казашка. Выдоила не всю, и белый же, в мать, верблюжонок тотчас припал к её вымени. Казашка побормотала что-то и настороженно уставилась на незваных гостей.
Ремез приветливо поздоровался с ней. Казашка низко склонилась.
– Не напоишь ли водичкой? Душа горит.
– Айран хочешь? Или кумыс?
Ремез пожал плечами, и они прошли в юрту.
– Туда, – указала казашка на чистую половину. – Хозяина нет. Калмыков ищет.
– Обидели?
– Табун угнали.
Она подала кумыс, айран, бешбармак и чёрствые, видимо, вчерашние лепёшки. Оно и понятно: едоки-то в погоне. Но на три юрты неужели одна женщина?
– Я здесь одна, – подтвердила казашка. Говорила без страха, видно, жизнь научила отличать врага от друга. – Других жён Агабая тоже калмыки украли...
– Агабай отберёт, – сказал Ремез. – А нет – я помогу.
– Чо ждать-то? – хмуро покосился на него Турчин. Порадеем для доброго человека.
– Сперва одно сделай, потом за другое берись.
– Сам-то пять дел за раз делаешь...
– Нужда заставляет, – Ремез насупился. Не поймёшь: похвала это или упрёк. Ни того, ни другого не заслужил. От службы, будь его воля, отказался бы, занявшись тем, к чему душа тянется: изографией, виршами, чертежами. Сейчас вот лети, сломя голову, уламывай раскольников: «Живите, люди! Что же вы, по подлому чьему-то наущению, жизни себя лишаете? Умельцы вы и работники! Такие державе особливо нужны».
– Может, в ответ прилетит пуля?.. Иметь бы чудесный дар – людские судьбы на папире вычерчивать. Нет дара такого. На отца грешили: колдун дескать. Умер Ульян Моисеевич, сына колдовству своему не научив. Да и умел он не больше сына. То всё сказки досужие. Семён в грамоте отца превзошёл: чужие говоры знает, гишторию, хорографию, геодезию, каменные дела, к тому же архитект. А на досуге вирши пописывает. Вот про воровство калмыцкое отчего бы не написать? Про белую верблюдицу, про эту казашку, чудом спасшуюся от увода? Верно, убивается по мужу, как Сузге по Кучуму. Так любила старого хана, что в Иртыш с камня бросилась... А стоил он того или не стоил – юной ханше было видней.
Тут же Фимушку свою вспомнил: «Она бросилась бы?». Но страшные мысли отвёл. И спрашивать тут не надобно. Не то что со скалы – из кущ райских ради мужа в котёл сатаны прыгнет...
Снаружи конь заржал, голоса послышались. Поблагодарив хозяйку, казаки вышли на волю. Два молодых казаха несли на руках третьего.
– Агабай! – прижав руки к груди, хрипло выдохнула казашка.
Агабай дышал, но в лице не было ни кровинки. Седая метёлка бороды присохла к разрубленной щеке. И рука правая бессильно свисала. Казахи – младшие братья Агабая – занесли его в юрту. Лишь трое воинов уцелели из всего Агабаева рода. И неизвестно, выживет ли старейшина.
И – снова топот коня, приглушённый толстым войлоком юрты. Откинув полог, вошла Домна.
– Гонишь меня, Сёмушка... А как без меня-то? – сказала с мягким укором.
Оттеснив Турчина, прошла к раненому.
– Тёплой воды принеси, – велела хозяйке и, не обращая внимания на мужчин, склонилась над Агабаем. – Ничо, выходим, – пообещала.
Ремез, сердито пожав плечами, удалился. «Пока пользует казаха, съезжу к раскольникам», – решил вдруг. И крикнул:
– Седлай коней, Василий! Время не ждёт.
– Сам Агабаю сулил помощь.
– Сперва свой посыл исполним. То непросто. Двоеданы не шибко сговорны. А силой двоим не взять.
– А я и брать не стану. Хотят к дьяволу на жарёху – пущай. На калмыков пойду.
– В одиночку?
– С ими, – кивнул Турчин в сторону братьев Агабая.
